Сидевший по левую руку от председательствующего судья недобро усмехнулся и ответил:
- Вероятно, Вы не понимаете всей серьёзности ситуации, господин Плеханов! Вы купили себе билет в один конец, а потому не будет ни возмущённых статеек в берлинских или парижских газетах, и, тем паче, не будет протестов британской дипломатии. Русский эмигрант Плеханов просто бесследно исчез в Лондоне, и никто не знает, что случилось с этим беднягой. Потому оставьте всякую надежду... Да, из Швейцарии Вас было тяжело достать, но в Лондоне всё прошло просто великолепно. Совсем немного хлороформа, лихой извозчик, домчавший в порт, и невзрачный пароход, в трюме которого Вас и доставили в Петербург.
- Но ведь это гнусное насилие, - возмутился Плеханов. - Попрание цивилизованных норм международного права! Меня будут искать мои друзья, они обратятся в газеты, а уж журналисты докопаются до правды!
- Что ж поделать, если власти европейских стран не желают выда-
вать нам наших же государственных преступников... Именно потому мы вынуждены были пригласить Вас домой таким необычным способом. Вы стали первым в череде тех, кому ещё предстоит вернуться в Россию с нашей помощью. Господам революционерам отныне придётся уяснить, что наши руки, руки "Священной дружины" длиннее, чем ноги предателей!
Председательствующий открыл папку и торжественным голосом зачитал обвинение. Плеханов обвинялся в создании антиправительственного политического сообщества, призывах к ниспровержению государственного строя, изготовлении и распространении антиправительственной литературы, а также в побуждении к враждебным действиям против России.
Ему припомнили всё, вплоть до отдельных высказываний, сделанных три года назад, в агусте 1893 года, в Цюрихе на третьем конгрессе II Интернационала. Тогда Плеханов, получивший мандат от Петербургского кружка и от "Русского социал-демократического общества" в Нью-Йорке, в своём выступлении яростно обрушился на Россию, заклеймив свою Родину, как оплот международной реакции и военной опасности.
Председательствующий нацепил на переносицу очки в железной оправе и стал читать какой-то документ: "Уже давно пора покончить с русским царизмом, позором всего цивилизованного мира, с постоянной опасностью для европейского мира и прогресса культуры. И чем больше наши немецкие друзья нападают на царизм, тем более должны мы быть благодарны. Браво, мои друзья, бейте его сильнее, сажайте его на скамью подсудимых возможно чаще, нападайте на него всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами! Что же касается русского народа, то он знает, что наши немецкие друзья желают его свободы".
Оторвавшись от чтения, обратил свой взгляд на Плеханова и спросил:
- Вами ли были сказаны эти слова, подсудимый?
- Мне тяжело сейчас точно вспомнить, господа, что именно я говорил, - голос Плеханова на мгновение дрогнул. - В конце концов, на конгресе мы лишь обменивались нашими взглядами, не более того. Помнится, что я действительно высказался в поддержку господина Бебеля, который, кстати, является депутатом германского рейстага. Но это не более, чем дискуссия, просто слова... Неужто вы хотите меня обвинить в этом?
- Нет, господин Плеханов, вы обвиняетесь в государственной измене, не более того, - голос председательствующего звучал скрипуче, очень неприятно. - Ведь это Ваши слова: "Если бы немецкая армия перешла наши границы, она пришла бы как освободительница, как пришли французы национального конвента сто лет тому назад в Германию, чтобы, победив князей, принести свободу народу". Таким образом, любезнейший, Вы высказали призыв к тому, чтобы германская армия вторглась в Россию, а это и есть государственная измена, что по нынешним временам карается виселицей.
"Первый русский марксист", до того момента державшийся гордо и самоуверенно, вдруг поник, его лицо посерело. Психологический удар оказался слишком сильным.