Но под праздник о. Герман стоял в алтаре. К нему я и направился перед исповедью.
Поклонившись, по обычаю, в ноги, я сказал:
– Благословите, батюшка, исповедаться у о. Алексия!
– Бог благословит! – бесстрастно, как всегда, ответил он.
– Батюшка! Простите меня!
– Бог простит, – сказал он, точно и не помышляя об утреннем уроке.
– Но у меня против вас, – говорю я, – есть особенное огорчение.
– Какое? – все так же спокойно продолжал он.
– Утром вы строго обошлись со мною.
Отец Герман не стал оправдываться, а кратко сказал следующее:
– Простите меня! Я от природы – человек гордый.
Так именно и сказал: не твердый, не "строгий" или "суровый", а – "гордый".
... Но мне уже не требовалось теперь объяснений и извинений: как только я поклонился и сказал это дивное слово "простите", из моей души исчезла решительно всякая злоба, мука, а водворилась полнейшая тишина! Совершилось известное всем нам чудо благодатного исцеления кающегося. Ни Толстой, ни утомление не помогли, а "простите" дало мир. И я спокойно пошел к затворнику. Рассказал и о грехах раздражения. Он одобрил мое покаяние перед игуменом, а к другому монаху тоже не посоветовал ходить, лишь бы в сердце покаяться на исповеди.
На другой день я с миром сослужил о. Герману.
Потом, намереваясь в понедельник уезжать, сходил к нему попрощаться. Беседа была недолгая, но мирная. В заключение он подарил мне два красных малых яблочка и еще что-то.
Теперь я стараюсь вспомнить: спал ли я в две последних ночи? Кажется, да. Куда делись блохи, не знаю... Вероятно, внутренний мир преодолел их кусание...
Закончу главу эту последним актом о. Германа. Довольно рано утром я пешком направился к станции. А свой узелок бросил в возок, на котором должен был ехать игумен – провожать княгиню... Погода была тихая, но облачная... Чувствовалось уже приближение осени. На траве была, помнится, свежая роса... На душе было мирно...
Так прошел с полпути. Слышу, сзади тарахтит возок. Оглянулся: впереди – кучер-монах, а сзади игумен с приставом, тоже ехавшим провожать княгиню. Приравнявшись со мною, о. Герман велел остановиться. Потом молча, без слов, коснулся рукой до плеча офицера; и без слов же указал ему на козлы, чтобы он туда пересел. А меня батюшка посадил рядом с собою. Лошадь тронулась опять. Едем. А о. Герман правою рукою обнял меня и ласково поглаживает по спине. Молчим. А я про себя думаю:
– Да, вот два дня назад побил! А теперь ласкаешь? Лучше бы тогда не бил...
Но эти мысли были уже без яда злобы и раздражения.
За нами подъехала и княгиня с сестрами. Подошел поезд. И мы сели. Отец игумен стоял – как всегда беспристрастно. И даже кланяясь княгине, хранил свое обычное внутреннее спокойствие... Конечно, это был святой подвижник, хотя и сурового типа.
С того времени прошло целых 35 лет. Пронеслась революция... Потом вторая война с немцами... Я был в Москве на выборах Патриарха. И тогда встретил одного человека, бывшего монаха в Зосимовой. Он тоже считал батюшку святым. Но говорил о его ласковости и любви.
Обитель просуществовала, кажется, до 1923 года. Отец Герман еще окормлял ее. И предсказал:
– Пока я жив, обитель не тронут. А помру, придется вам всем разойтись.
Так и случилось: буквально в день его погребения монастырь был закрыт. Иноки разошлись – кто куда.
Что будет дальше – Бог весть...
1956-13/XII
Отец Дионисий
Родился он в 1854г., 1 ноября, в день св. Косьмы и Дамиана, в селе Белицком, что на речке Чопке, на границе Таврической и Екатеринославской губерний. Отец его был крестьянин Вукол Иванович Чудновеч, мать – Мария; дети – Симеон, Даниил, Дамиан – таково было прежнее имя о. Дионисия, – Мария, Марина и Никифор. Семья была религиозная, ходили к утрене и пели. Дамиан рассказывает про себя, что он любил заглядывать в алтарь, чтобы посмотреть, как во время таинства пресуществования сходит на Дары – Дух Святый.
Пришел срок солдатской службы старшему брату Симеону – попросту Семену – но он был уже женат, а второй скончался, и Демьян пошел в солдаты за старшего брата. После службы его, в 1878г. умерла мать, а в 1879г. – отец. И Демьян в 1880г. ушел в Бахчисарайский Успенский скит. Он был как бы в раздвинувшейся горе; восточная сторона была очень крутая, а западная – несколько отлогая. На первой, очень высоко, был городок, когда-то в нем жили караимы – секта евреев; при мне он был совершенно пуст. Жил только сторож этого места, у ворот крепостной ограды. Называется он "Чуфут-Кале".
А вот на противоположной подсолнечной стороне этого города и находится в горе Успенский скит. Вверху был целый ряд пещер, в которых были и храм, и келии для монахов. Может быть здесь и в древние христианские времена был монастырь, потому что весь крымский полуостров принадлежал православным грекам. Но внизу лощин были построены деревянные домики. Средства на это дал известный во второй воловине [века] церковный благотворитель С-в.
Сюда и прибыл Демьян. Игумен принял его охотно, и отвел ему место в пещерах. Спокойно, – такой у него был характер на всю жизнь, – принялся за монашеские послушания. Но вскоре он почувствовал резкие боли в ногах; в пещере было сыро и темно. Не вытерпел этого Демьян и спустился вниз к игумену, жалуясь на ревматизм в ногах и прося дать ему какой-нибудь уголок в деревянных домиках.
– Эх, брат Демьян, брат Демьян! Первое послушание тебе дано: и ты не вынес его!
Демьян стал ссылаться на болезнь, желая оправдать себя.
– Ну что же?! Хотя бы и умер ты: был бы мучеником, – сказал ему игумен.
Тогда Демьян понял значение монашеского послушания и говорит:
– Ну, батюшка! Воротите меня опять в пещеру.
– Нет, теперь уже поздно. Переходи в низ!
– И с той поры, – говорил мне о. Дионисий, – я дал себе зарок: никогда ничего не просить, а только исполнять послушания.
В июне 1895 года он был пострижен в мантию, с именем Дионисия, в память преподобного Дионисия, игумена Глушицкого (Вологодской епархии), празднуется 1 июня. Обыкновенно при пострижении переменяют мирское имя на другое, преимущественно иноческое, – но с сохранением заглавной буквы. И после пострига о. Дионисий был рукоположен во иеродиакона, которым прослужил 4 года. В 1899 г. хиротонисан в иеромонаха, а в 1914г., 60 лет от роду, был назначен игуменом Бахчисарайского скита. Перед этим он был заведующим подворьем в городе Симферополе, от которого Бахчисарай находится в 30 верстах. Здесь он был духовником Епископа Таврического Феофана, чтившего его. У него же исповедовался и я, будучи тогда ректором Духовной Семинарии. из этого времени мне вспоминается один случай. Как-то на исповеди я пожаловался ему на скорби. Отец Дионисий спокойно сказал мне в ответ:
– Бог и не хотел давать нам скорбей, но беда наша в том, что без скорбей мы не умеем спасаться!
Потом я был переведен в Тверь, а епископ Феофан – в Астрахань, оттуда – в Полтаву. В это время произошло такое событие с ним. Епископ Феофан был человек очень слабого здоровья и вынужден был поехать в теплый Крым. От Симферополя нужно было ехать из Ялты за извозчике. На пути он заехал на короткое время к о. Дионисию. И быстро отправился дальше. Правящий епископ Димитрий (Абашидзе), узнав об этом, рассердился на о. Дионисия, что тот не испросил на это его благословения, и, призвав батюшку к себе, обрушился на него с горячим выговором. Нужно сказать, что он родом был грузин, а они народ вспыльчивый, но отходчивый. После революции он ушел в Киевскую лавру и постригся в схиму, с именем схиархиепископа Антония: и прославился на всю Россию как святой старец. Умер он в 1942 году.
Отец Дионисий без всяких оправданий упал ему в ноги:
– Простите меня, святый Владыка!
А тот все горячится. Отец Дионисий снова падает в ноги:
– Простите меня, святый Владыка!
И так до конца, пока не сошла с него горячка, и в мире отпустил о. Дионисия. Говорят: епископ после каялся в этом. Но нам важно здесь – смиренное поведение батюшки.
В сентябре 1915 года он возведен был в сан архимандрита Бахчисарайского монастыря. А в 1919г. я был поставлен викарным епископом Севастопольским (архиепископ Димитрий ушел в Киев на покой), и мне явилось желание взять его в Севастопольский архиерейский дом заведующим и настоятелем Петропавловского храма. Новый архиепископ Никодим отпустил его. А о. Дионисий, по своему обету – "ничего не просить" – послушно согласился.