Мария сказала, что эти лепешечки называются мортыжками. Изочка услышала неправильно — «мартышки». Она видела мартышек на картинке. Но там были похожие на людей хвостатые звери, а эти напоминали маленькие нежные раковинки, закручивающиеся кверху.
— Это же не мартышкино мясо? — спросила Изочка.
— С чего бы? — удивилась Мария. — Мортыжки все равно что мороженое.
— A-а, как мороженое мясо, — поняла Изочка.
— Есть такая еда — мороженое. Делается из молока или из сливок.
— Почему тогда «мартышки» — как те, что на пальмах прыгают?
— Просто называется похоже.
— А какое оно — мороженое?
— Я же сказала: как мортыжки.
— Хвостатое?
— Мороженое, горе мое!
— А почему называется по-другому?
Мария подумала-подумала и ответила сердито:
— Потому что мороженое — это мороженое, а мортыжки — это мортыжки!
Вечером Степан пошел в ледник и быстро выскочил из него с листом, дрожа от холода: «Ычча!»
Майис отбила кулаком с обратной стороны листа пристывшие к железу лепешечки-раковины. Изочка никогда ничего подобного не пробовала. Как сливки с «луны», но в сто раз вкуснее.
Потом она говорила девочкам в бараке, что ела мороженых мартышек, а они смеялись и не верили. Какими бывают сливки, они тоже не знали.
Посредине домика Майис стояла беленая известью печка, а вдоль стен — орон, деревянные нары, накрытые выделанными конскими шкурами и плетенными из конского волоса циновками, с горками разновеликих подушек и лоскутных одеял в изголовьях. На маленьком смешном столике с резными ножками-копытцами были разложены начатая вышивка, крохотные берестяные чашечки с бисером, туес с разноцветными нитками и накрученными на палочки коровьими сухожилиями для торбазов. Круглая бархатная подушечка во все стороны щетинилась иглами. Иглы с большими отверстиями — «как глаза у русских», — говорила Майис, — предназначались для разного шитья, а тонкие, с узкими «якутскими» глазками, — для вышивки. Изочка любила раскладывать бисер в чашечки по цветам. Майис показывала, как надо вышивать, но девочка не могла долго высидеть, ей быстро наскучивало монотонное нанизывание и закрепление бисеринок. А проворные пальцы Майис делали все так ловко и красиво, одно удовольствие смотреть.
В правом углу расположилось царство Степана. Под маленьким верстаком поблескивали отполированные рукоятки стамесок, рубанков, коловоротов, в густой тени угадывались волнистые контуры шаблонов-бало, в которых сгибают деревянные лыжи с камусным покрытием для зимней охоты. На гвоздях висели ружье в кожаном чехле и охотничьи ремни, на полочке примостились рожки с порохом, манерки с дробью, мешочки с бумажными самодельными пыжами и покупными войлочными, деревянные капканчики-черканы и петли на зайцев и куропаток. Изочке нравилось темное, мягкое и кровянистое заячье мясо. У куропаток оно белое-белое, но сухое и слегка горьковатое.
Марии предложили работу в городской конторе и пообещали дать комнату в общежитии.
Собрались переезжать в первый же день лета. Мария связала нехитрые пожитки в три баула, втиснула их в жестяную ванну, сверху прикрыла тазом и кое-каким кухонным скарбом, прикрутила проволокой к ручкам кастрюльку, сковородку и чайник — вот и все имущество.
Провожать пришла вся семья Майис.
— Ой, какая красивая! — в восхищении запрыгала Изочка с накинутой на плечи пушистой шубкой из оленьего меха. Старая жеребячья шубка вытерлась, износилась, да Изочка и выросла из нее. Непонятно, когда Майис успела приготовить новую, вышитую разноцветным бисером по подолу и обшлагам, с полосой сатинового кумача, пристроченного к спинке бязевого подклада, крашенного настоем лиственничной коры.
— Во всем, что красного цвета, сидит дух огня-дедушки, — сказала Майис. — Он и греет, и охраняет от дурных глаз и злых духов-иччи.
— Опять духов вспомнила, — засмеялся Степан. — Сгинули давно якутские духи вместе с русскими чертями.
— Ок-сиэ! Как будто я не видела, как ты своих кузнечных духов, живущих в горне, салом да лепешками угощаешь, — усмехнулась Майис.
Сэмэнчик протянул Изочке что-то маленькое, обернутое в кусочек шелковистой шкурки суслика-евражки. Она развернула, а там продолговатый пестрый камешек с дырочкой посередине. Мальчик нашел его летом на речке.
— Это курицын бог. Так моей маме твоя Мария сказала.
— Куриный бог, — поправила Майис. — Удачу приносит.
Степан, давно уже смущенно крутившийся возле Марии, раскрыл кулак, и она ахнула — в его ладони лежали серебряные серьги, испускающие в свете окна голубоватое сияние.