Я как раз собиралась спросить, не испортил ли мой муж-засранец мою секс-игрушку, когда он издал низкий, пьянящий стон из душа.
Мои губы приоткрываются, и я бросаю взгляд на душ. Свет слишком слабый, чтобы разглядеть что-то в деталях, но я могу различить общие очертания Майлза.
И что он делает.
Я не могу пошевелиться.
Я знаю, что должна оставить его дрочить спокойно, правда, знаю.
Но... что-то в том, как вода плещется о его руку, влажный звук, когда он гладит себя, эхо стона, который он издал секунду назад...
Сердце колотится в груди.
Он снова стонет, и я смотрю, как он упирается в стену душевой кабины. Он стоит лицом ко мне, и душ, должно быть, прохладный, потому что пара почти нет.
Я переводила взгляд с его мускулистой спины на задницу, на сокращающиеся мышцы.
Когда он двигает бедрами вверх и впивается в руку.
Я должна отвернуться, но не могу.
Я хочу... но не должна смотреть на это.
Смотреть, как он доводит себя до предела...
Он тяжело дышит, выдыхая воздух.
Это неправильно.
Уходи, Эстель.
Как только я начинаю двигаться, он издает какой-то звериный, грохочущий рык, от которого все мое тело покалывает, а кожа покрывается буграми от возбуждения. Я наблюдаю за тем, как замирают его бедра, как они подрагивают, когда он откидывает голову назад, почти как будто его бьет током.
— Эстель, — прохрипел он.
Черт.
Затем он опускает руку и прислоняется лбом к стене, переводя дыхание.
Мое сердце все еще колотится, когда я поворачиваюсь и выхожу из ванной, убедившись, что дверь в спальню закрыта.
Черт, моя палочка...
Нет времени.
Я не могу рисковать тем, что он выйдет из душа и поймет, что я слежу за ним, как преследователь.
Я забираюсь на кровать и просовываю руку под пояс пижамы, двумя пальцами нащупывая свой мокрый клитор. Почему я такая мокрая? Через тридцать секунд меня пронзает неистовый оргазм, и я вдруг понимаю, что это из-за него.
Меня возбуждало смотреть на него.
И что самое страшное? Еще больше меня возбуждало то, что он даже не подозревал, что я наблюдаю за его дрочкой в душе.
Я засыпаю с чувством удовлетворения... с ноткой вины.
И все же... он назвал мое имя.
Это должно что-то значить.
Я просыпаюсь до восхода солнца, поэтому, почистив зубы, собираю принадлежности для рисования и спускаюсь вниз в пижаме. Еще только пять утра, а дверь Майлза закрыта, так что я надеюсь, что у меня будет немного времени, чтобы поработать над своими рисунками, прежде чем я отправлюсь на свою ежедневную прогулку. Тихо спускаясь по устланной ковром лестнице, я жалею, что не надела тапочки, когда мои ноги касаются прохладной плитки первого этажа. На кухне все еще темно, и я включаю свет, чтобы приготовить себе чашку чая и овсяные хлопья с шоколадной стружкой и арахисовым маслом.
За последний год я узнала, что распорядок дня имеет решающее значение для моего психического здоровья. Переехав сюда, я старалась как можно больше придерживаться домашнего распорядка, а именно: чай с овсянкой, длительная утренняя прогулка, двадцать минут принятия солнечных ванн для естественного витамина D и долгий роскошный душ. Остаток дня мог быть дерьмовым, но если бы у меня были эти четыре вещи, это был бы нормальный день.
Присев на один из табуретов на острове, я начинаю набрасывать идеи для своей линии одежды, не обращая внимания на пустые столешницы на кухне. Майлз, очевидно, увидел дополнительные контейнеры и поставил их в кладовке.
Это будет неприлично долгий год перетягивания каната.
Я выбрасываю из головы все мысли о моем новом муже, откидываюсь назад и смотрю на набросок, над которым сейчас работаю. Я уже проделала всю работу по маркетингу VeRue — условного названия моей линии одежды. Это игра с моей фамилией. Мне нравится, как просто это звучит. Прежде всего, как и в случае любого нового делового предприятия, я определила рыночную нишу. Я уже знаю основы. Я хочу разрабатывать и производить модную и доступную одежду — рубашки, брюки, джемперы и нижнее белье для людей с ограниченными возможностями. Я также очень непреклонна в отношении инклюзивного размера.
Я сглатываю, когда смотрю на рваные джинсы, укороченные сзади и ниже спереди. Моя бабушка была прикована к инвалидной коляске большую часть своей взрослой жизни, и я помню, как она говорила мне, что всегда охотилась за джинсами, которые были бы удобны для людей, которые большую часть дня сидят.
В каком-то смысле эта линия одежды создана для нее и для таких, как она.
Любимые люди, которые хотят — и заслуживают — выглядеть и чувствовать себя красивыми.
Прошлым вечером в постели я подсчитывала кое-какие цифры, и хорошо, что сегодня я получу первую часть денег Чарльза. Мне нужно взяться за дело, если я хочу запустить эту линейку в течение следующего года. Мне нужна куча денег для запуска рекламы, поэтому я рада иметь приличный запас средств для использования. Я также обратилась к веб-дизайнеру по поводу создания веб-сайта и разработки логотипа — мой нынешний веб-сайт — печальное дело, и он нуждается в серьезной доработке.
Мне также понадобится швейная машинка — что-нибудь, чтобы начать экспериментировать с узорами и рисунками. В Лондоне я одолжила машинку у друга.
В настоящее время на моем веб-сайте есть несколько вещей, полученных из этических источников: в основном блейзеры, платья и рубашки. Мне нравится чувствовать ткани, и несколько человек поддерживают мой крошечный независимый магазин. Аккаунты VeRue в социальных сетях невелики, но я надеюсь увеличить их количество перед запуском. Все начинает вставать на свои места, и я надеюсь, что, может быть, просто возможно, к этому времени в следующем году VeRue заработает на полную мощность.
Я концентрируюсь на завершении наброска джинсов, а Майлз с настороженным видом идет на кухню.
— Доброе утро, — хрипло говорит он.
Он уже одет в белую рубашку с пуговицами, рукава украшены золотыми запонками в форме буквы Р. Черные брюки идеально облегают его талию и бедра, и я быстро бросаю взгляд на его черный ремень с золотой пряжкой Cartier, восхищаясь тем, как золото его запонок дополняет весь его наряд.
Почему он всегда выглядит таким собранным?
Я смотрю на него и задаюсь вопросом, спит ли он в своем костюме — стоя, как летучая мышь-вампир, — когда он откашливается и будит меня от ступора.
— Эстель?
Я подпрыгиваю от того, что он использует мое имя, и внезапно вспоминаю о прошлой ночи. О моем тайном оргазме.
Черт.
— Извини, да, доброе утро.
Он ухмыляется, перемалывая экспрессо, но ничего не говорит. Внезапно я осознаю, что все еще в шелковой бирюзовой пижаме и без бюстгальтера.
Я даже не хочу знать, как выглядят мои волосы…
Я разглаживаю его руками, прежде чем прочистить горло.
— Итак, я подумала… — начинаю я, сцепив руки на острове. — Наверное, нам стоит потренироваться.
Мои щеки пылают, и когда я смотрю на Майлза, он прислоняется бедром к стойке и смотрит на меня с озадаченным выражением лица.
— Практиковать что? — осторожно спрашивает он.
Я вздыхаю.
— Те фотографии со свадебного приема были просто отвратительны. Любой здравомыслящий человек поймет нашу уловку, если она повторится. Возможно, нам удастся отмазаться, сказав, что это были нервы, но если это повторится? СМИ увидят нас насквозь. Не говоря уже о том, что они не захотят давать нам рекламу, если будут думать, что мы несчастны вместе.