Лениво приподнимаю веки. Глаза щиплет, словно в них насыпали песок. А еще сразу усиливается головная боль. Внутри такая пустота, что не хочется вообще ничего, а уж находиться рядом с Тесаком и подавно.
– Прости меня, я не хотел, чтобы вот так, – виновато произносит Егор, пытаясь заглянуть мне в лицо. Но он слишком близко, и подобный жест кажется интимным, поэтому я ныряю носом в плед. – Просто роль роковой стервы тебе не к лицу, и…
И я не хочу больше ничего слышать… Тем более, от него…
– Отдай меня маньяку, пожалуйста, – шепчу пересохшими губами, даже не надеясь, что Гробников услышит. На что-то большее я сейчас не способна. – И просто уйди.
– Никогда, – отвечает также тихо, крепче прижимает к себе и продолжает укачивать.
А у меня совершенно нет сил, чтобы вырываться. Да и есть в этом что-то такое, родное, поэтому и не хочется.
Глава 6
Тесак
Я знаю, что переборщил. Не хотел ведь так, чтобы до слез, до истерики этой дурацкой… Просто разозлился! Больше на себя, чем на нее. Но и Стечкина тоже хороша!
Аркашин, господин хороший, чтоб его жизнь радовала долгие годы(!), меня подставил знатно, конечно. И ведь я мог ожидать подвоха от кого угодно, но только не от него.
– Я тебе работу по профилю нашел, – заливался соловьем генерал-лейтенант запаса. – Да и мне подсобишь немного.
– Что за работа? – не мог не спросить.
– Да… человечка одного из беды выдернуть, – уклончиво ответил.
И мне бы, дураку, задуматься, ан-нет. Не станет ведь такой серьезный и ответственный товарищ, как Аркашин, херней страдать. Ну я и клюнул, подписался, что называется, не глядя. Вот и получите, распишитесь, ваше сокровище бездыханное, – переутомилась девица от стресса. Вот уж где осечка вышла. Первый раз в моей жизни. Попал.
– А разве я тебя в чем-то обманул? – невинно развел руками генерал-лейтенант запаса. – Барышня в беде, спасти надо. Все, как ты любишь. И, практически – в поле, ведь ее маньяк преследует.
И вот толку было спорить? Закон контракта для наемника – всё. Ничего бы не изменилось.
А Стечкина эта… Мне еще вчера показалось это подозрительным, решил, что обдолбанная. Только когда раздевал блондинку, купал, да в постель укладывал, понял, насколько мое первое впечатление ошибочно. А еще она сквозь сон просила Льва Ивановича ей в купе чай подать, собственноручно собранный. Ну, стратег!
Виталина, до умопомрачения красивая, ладная такая, с нежной бархатистой кожей. А как доверчиво жалась ко мне! Мать вашу! Я ко всякому привык за годы службы. И отпуска по–разному проходили. В конце концов, я не юнец, чтобы секс-марафоны на воле устраивать, пар и в зале можно спустить, и на стрельбище.
Но блондинка эта, хрупкая, домашняя, которую хочется задвинуть себе за спину и уберечь от всего мира, а затем залюбить ночью до потери пульса…
Пожалуй, никогда не испытывал настолько болезненного желания обладать кем-то. И, мягко говоря, подобное меня не обрадовало. Для воина нет ничего хуже собственного бессилия против обстоятельств. И, по–хорошему, – надо брать руки в ноги и давать драпу.
А ее эти дефиле?! С ума совсем сошла, Осечка! Так дразнить голодного зверя! И ведь Витюхой ее не случайно назвал, – пытался сам себе желание отбить. Не помогло. А эти ее кружева красные… Видел же, как смущалась…
Дебил. Поступил, словно урод распоследний. И ведь никогда не был таким. Для меня любая женщина, даже последняя шлюха – богиня. И не потому, что отец по сей день носит на руках мать, а, скорее, из-за двух малышек, подрастающих в отчем доме. Надеюсь, к ним будут относиться так же.
Теперь же мне больно не от желания, хотя оно никуда не пропало, а от осознания, как сильно я обидел Виталину. Даже мое черствое, каменное сердце сжимается, при одном лишь взгляде на блондинку. Словно маленький ребенок, сжавшийся в клубочек, сидит у меня на руках, прижимается, дремлет. А красивое лицо, грустное настолько, что вот смотрю на малышку и понимаю, ну никак нельзя мне ее трогать. Хоть ты сдохни, а все равно нельзя. А вот помочь ей в жизнь влиться – необходимо.
Укачиваю и бормочу, рассказывая о своей жизни то, что Осечке можно знать. В конце концов, по паспорту, пусть это и фикция чистой воды с подделкой печати и свидетельства, Стечкина – моя жена, а значит, имеет право знать, какой я.