Противная бабка спиной пятится к своей двери, Тесак же, медленно, словно хищник, надвигается, продолжая перечислять последствия для Тонких. Краем глаза замечаю, как мальчишки пододвигают огромную коробку к нашей двери и быстро ретируются по лестнице.
– Еще раз хоть одно слово вылетит из твоего мерзкого рта в сторону моей жены, – тихо рычит на соседку Гробников, мне даже приходится очень напрячь слух, чтобы разобрать его слова, – я в миг напомню тебе, что соседи умеют не только за дверью прятаться.
Звучит жутко, угрожающе, пугающе. Бабка, запнувшись в своих же тапках, буквально вваливается в собственную квартиру. Тесак делает размашистый шаг и за шкирку вздергивает Тонких на ноги.
– А сейчас, Агриппина Филлиповна, будьте так любезны, громко и четко произнести извинения в сторону Виталины Адамовны, – нарочито мягко обращается к соседке Егор.
Все-таки, классный у меня муж номер четыре, пусть и фиктивный. Не думаю, что после того, как в течение двадцати минут Тонких мямлила свои извинения, ей захочется еще раз зацепить нашу… пару.
– А что в коробке? – в который раз пристаю к Тесаку, пока мы куда-то едем на машине, очень похожей на автомобиль Андрея. Кстати! – А ты Османова знаешь?
– Да, Осечка, с тобой в разведку не пойдешь, – фыркает Егор, отрывая взгляд от дороги и бросая его на меня. Карие глаза, будто мальчишеские, озорные, добрые, что я невольно улыбаюсь, глядя в них. – Я около года назад помогал Андрюхе его Наташу вернуть. Там история такая, что и плакать, и смеяться. Но закончилось все хорошо.
Не могу разобрать эмоции, с которыми говорит Гробников, и это немного настораживает, а по лицу прочесть тоже не вариант – потому что мужчина уже вернул взгляд на дорогу.
– Да, он мне хвастался своей женой, – поддакиваю, лишь бы продолжить разговор. – А ты прям совсем не хотел бы вот так, найти своего человека?
С ответом мужчина не спешит. Пристально сканирую его напряженный профиль, но все равно не могу ничего разобрать.
– Я не готов бросать работу, – наконец произносит Тесак. – Дикий зверь в неволе гибнет. А обрекать жену на бесконечные ожидания, переезды, и прочие плюшки жизни с военным… Нет, у меня, конечно, не совсем та работа, при которой моя семья может быть под угрозой, но без этого как-то проще.
Каждое слово, словно острая бритва, проходится по телу, примерно в том месте, где располагается у человека сердце. Мне больно за этого мужчину рядом. Одинокого, хотя он считает это свободой; сильного, – вот только я уверена, что и он бы хотел иметь женщину, которой можно положить голову на колени; смелого и столь же отчаянно трусливого…
– Не кисни, Адамовна, – так и не поворачиваясь, Егор находит мою руку, накрывает своей и тихонько сжимает. В этом жесте сокрыто столько всего, что у меня на мгновение аж перехватывает дыхание. – А то я часом решу, что ты и в самом деле мечтаешь скрасить мои дни.
Вздрагиваю, как от удара. Потому что как раз об этом я и не думала. До этой самой секунды. Если абстрагироваться от причин и обстоятельств нашего с Тесаком знакомства, то… Я бы хотела, пожалуй, такого мужчину рядом. С ним спокойно, он обходителен (когда выключает режим сущего гада), красив, остроумен…
– Нам никогда не будет по пути, Виталинка, – врывается в мысли голос, окрашенный какой-то серостью, а пальцы на моей руке разжимаются.
Сразу становится как-то… пусто, что ли, словно я могла привыкнуть к чужой руке за… секунд десять? Безусловно, Гробников прав. Только почему меня задевают подобные слова? Вся кожа словно покрывается тонкой корочкой льда, которая обжигает тело своим холодом.
Это странное, новое и дикое состояние для меня, ведь все три развода были исключительно по моей инициативе. Тот же Макс примерно с полгода уговаривал меня не спешить, ведь мы молоды, надо пробовать еще, и… А здесь, получается, меня послали аж заранее, как будто у нас могло быть это самое “а что, если”.
– Слушай, а у тебя пилочка с собой есть? – произносит с ехидством Тесак, нагло встревая в мои размышления.