Я встал на ноги и огляделся: комната как комната, с одной только дверью. Я на цыпочках отправился к выходу. Когда пробирался мимо Джейни, она открыла глаза.
– Куда ты? – спросила она.
– Не твое дело, – отвечал я. Потом непринужденно зашагал к двери, одним глазом следя за девчонкой. Она не шевелилась. Дверь со вчерашнего дня оставалась плотно закрытой.
Я вернулся к Джейни. Она спокойно поглядела на меня, не выражая никакого смущения. Тогда я пробормотал:
– Мне за угол надо, понимаешь?
– А, – отвечала она, – что ж ты сразу не сказал.
Я вдруг охнул и ухватился за пузо. Мной овладело совершенно неописуемое чувство. С одной стороны, вроде бы больно, а с другой – не больно. Ничего похожего со мной в жизни еще не случалось. Слышно было, как за дверью что-то плеснуло на снег.
– О’кей, – кивнула Джейни, – теперь ступай спать.
– Но мне надо…
– Что тебе надо?
– Ничего. – Это было правдой. Мне действительно никуда уже не было нужно.
– В следующий раз говори прямо, не стесняйся.
Я промолчал и вернулся на свое одеяло.
– И это все? – спросил Стерн. Я лежал на кушетке, уставившись в серый потолок. Он повторил: – Сколько же тебе лет?
– Пятнадцать, – сонным голосом отвечал я. Он ждал. Под серым потолком проступали стены, ковер, лампы и стол, за которым на стуле сидел он сам. Я сел, на секунду обхватил голову руками и тогда только посмотрел на него. Не отводя от меня глаз, он по-прежнему занимался трубкой.
– Что вы со мной сделали? – спросил я.
– Я уже говорил: ничего. Все делаешь ты сам.
– Вы загипнотизировали меня.
– Нет. – Голос звучал уверенно и правдиво.
– Что же это было? Я… я словно пережил все заново.
– И что-нибудь почувствовал?
– Все почувствовал, – я передернул плечами, – все до последней мелочи. Что это было?
– Когда такое проделаешь, становится легче. Теперь ты можешь сам практиковать это, и с каждым разом боль будет угасать. Вот увидишь.
Я изумился, впервые за последнее время. Потом обдумал слова Стерна и спросил:
– Если я все сделал сам, почему же прежде такого не случалось?
– Нужно, чтобы кто-нибудь слушал.
– Слушал? Значит, я говорил?
– Не закрывал рта.
– Обо всем, что случилось?
– Откуда мне знать. Меня там не было. Это ты все видел.
– А ты поверил мне? И про исчезающих девчонок, и про летающий табурет?
Он пожал плечами:
– Моя работа состоит не в том, чтобы верить или не верить. Главное, что для тебя все это было реальным…
– Еще как!
– Ну в этом-то и заключается самое главное. Значит, с ними ты сейчас и живешь?
Я откусил досаждавший мне ноготь.
– Жил, но недолго, пока Малышу не стало три. – Я посмотрел на него. – Вы напомнили мне Дина.
– Почему?
– Не знаю. Впрочем, нет, вы на него не похожи, – торопливо добавил я и снова лег. – Не знаю, что заставило меня сказать вам это.
Потолок стал серым, свет ламп потускнел, черешок трубки звякнул о его зубы. Я пролежал так долгое время.
– Ничего не происходит, – сообщил я ему.
– А что, по-твоему, должно было произойти?
– Что-то вроде того, что было.
– В тебе есть кое-что еще, и оно просится наружу. Дождись.
В моей голове словно проворачивался барабан револьвера, в котором запечатлены места, предметы и люди, с которыми я был знаком. Я заставил барабан остановиться, и остановился он в пустом месте. Я снова раскрутил его, и снова остановил.
– Опять ничего.
– Малышу три, – повторил он.
– Ах, это, – проговорил я, закрывая глаза.
Ночь за ночью спал я на том одеяле, а многие ночи и не спал. В доме Дина вечно что-то происходило. Иногда я дремал днем. Одновременно все укладывались, как я понял потом, лишь когда кто-то болел, как было тогда, когда Дин принес меня. В комнате всегда было сумрачно. Очаг горел и ночью, и днем. Две старые лампы желтели над головой. Когда они начинали тускнеть, Джейни что-то делала с аккумулятором, и свет разгорался ярче.
Джейни, кажется, делала вообще все необходимое, за что не брался никто другой. Дина частенько не бывало дома. Иногда он брал в помощь близнят, только их отсутствие трудно было определить, они то исчезали, то появлялись – бам, и готово. А Малыш так и оставался в своей колыбели.