Вставай, сказал я себе. Вставай… Там, внизу, Пасанг, шерп, которому ты еще не заплатил за сезон… Шерп, который послушно таскал твои мешки и ни разу не отказался от самых безумных маршрутов, несмотря на страх, который внушала ему поставленная тобой цель…
Я встал.
Только что долина подо мной была затоплена тяжелым туманом, но теперь он расплылся, и я увидел внизу вдавленное как линза черное ледниковое озеро, сжатое почти вертикальными стенами. След лавины шел к озеру, но перед самым берегом отклонялся, разбиваясь о щетку скал, вылезающих из снегов как голые пальцы… Где-то там лежал шерп Пасанг…
Горше всего было сознавать, что все случилось в трех шагах от триумфа. Ведь я видел черную тень, мелькнувшую передо мной, видел отчетливую цепочку следов… Это мог быть только йети! И теперь, когда я это знал, судьба не пускала меня к вершине. Она гнала меня вниз, за потерянным спутником. Я готов был бить кулаками по снегу, слезы подступали к глазам, но изменить случившееся было не в моих силах. Я проиграл. Только это смутное видение тени останется моим, видение, которое никого не убедит и ничего не докажет…
Ладно, сказал я себе, главное сейчас — найти шерпа.
А если он мертв?
Я покачал головой… Я должен найти шерпа. Это закон. Ничто не дает мне права оставить в снегах человека, бросившись в погоню за тенью. Великой тенью, но все-таки тенью!
Но за это время йети уйдет, и ты его уже никогда не увидишь!
Хватит… Главное сейчас — разыскать шерпа. Он мой спутник. Все у нас было на двоих — теплые биваки в палатках, с горячим чаем и ромом, и холодные биваки в стременах, когда мы оба зависали на штормовых лесенках, прихваченных к скалам металлическими крюками… И траверсы по вертикальным склонам… И надежды, хотя и свои у каждого…
Уйдет столько времени, а ты можешь и вообще не найти шерпа. Его могло всосать в самую пасть лавины, похоронить под тысячами тонн льда и снега. А йети будет уходить все дальше и выше…
Странный повторившийся хлопок заставил меня обернуться. По крутой скале, помогая себе крыльями и черными клювами, взбиралась стайка лерв{4}, глупых и невозмутимых. Птицы подолгу задерживались у каждой трещины, перекликаясь ворчливо и хмуро… Выбив снег из-под куртки, я снова взглянул вниз, на пелену тумана, под которым был похоронен снегами шерп, — человек, так искренне удивлявшийся таким, как я, вторгающимся вдруг в Непал только для того, чтобы взглянуть на царство восьмитысячников и помериться с ними силой… Как он представлял себе Европу? Скалистой страной, в которой все жители одеты в меховые куртки и вооружены ледорубами?.. Ведь шерпы понятия не имели, что делается за пределами их закрытой горной страны…
Лервы приблизились и встревоженно уставились на меня круглыми черными глазами. Я осторожно ступил на ледяную ступеньку, начало лестницы, должной привести меня к озеру… Будь у меня веревка, я проделал бы этот путь за считанные минуты, но у меня не было ничего — и ледоруб, и рюкзак отняла лавина…
Я цеплялся за камни и по холодку, пробегающему по спине, чувствовал, что снова иду по лавиноопассному склону… Туман затопил расщелину кулуара, и иногда я не видел, куда ставлю ногу. Раза два я пересек трещины, заросшие ледяными кристаллами, — настоящий асимметричный лес из пирамид, зубцов, конусов, прозрачных или густо-зеленых, и даже на вид холодных. Еще час назад я надолго бы остановился перед удивительными кристаллами, но сейчас едва лишь на них взглянул…
Когда стены скал, сжавшие чернильное озеро, поднялись надо мной, я остановился, пораженный величиной ледяных козырьков, свисающих вниз как гигантские застывшие водопады. Страх снова мучил меня — я боялся найти раздавленного снегами шерпа. Наверное, мне было бы легче искать его, если бы он был как-то виноват в падении, если бы он допустил хотя бы одну из тех ошибок, от которых в горах не застрахован ни один человек, — но я ни в чем не мог упрекнуть Пасанга. Он был шерп, то есть человек, исключительно способный носить грузы на больших высотах и при этом не ошибаться…
Подняв голову, я увидел в разрывах тумана смутные верхушки зубчатого хребта. Солнце окрашивало их в желтые и зеленоватые тона, но я знал, что через некоторое время каменные гиганты вспыхнут ледяной белизной, чтобы сразу, внезапно, рухнуть в гималайскую тьму.
Порывы ветра разогнали туман, и с узкого гребня, последнего препятствия перед озером, стала видна далеко внизу долина, усыпанная пятнами крошечных деревень, и светло-голубая лента реки… Еще дальше темнела одинокая вершина, рядом с которой каждый ее ледник казался высеченным из хрусталя. Она была такой четкой, что я мог почувствовать непрерывно меняющийся узор теней, отбрасываемых солнцем, и горькое сожаление об упущенном триумфе вновь вернулось ко мне.
Переведя взгляд, я вздрогнул… Внизу по берегу озера шел шерп. Сгорбившись, припадая на одну ногу, он преодолевал сугробы, и я почувствовал колоссальное облегчение.
Жители гор умеют перекликаться на громадных расстояниях, я это помнил. Секрет заключается в правильном ритме речи — так читают вслух в соборе, и, сложив руки рупором, я закричал, растягивая гласные… Звук медленно пронизывал морозный воздух, но шерп не откликнулся. Больше того, он повернул и пошел прочь от озера, к далекой морене. И только после повторного крика остановился и странно помахал рукой, будто желая обратить мое внимание на что-то, чего я не видел с гребня. Наверное, решил я, внизу застрял ледоруб ил и рюкзак, и он просит меня не пройти мимо…
Теперь я думал лишь об йети. Если он пошел вверх, мы сможем перехватить его. Сможем. Перевал наверху был ложным, он упирался в закрытый цирк, и йети должен был повторить возвращение…
Остановившись передохнуть, я с удивлением отметил, что шерп успел уйти далеко, но кричать я не стал — если Пасанг нашел нужным пойти на морену, значит, у него были на то причины… Я ждал теперь только конца уже не опасного, но все еще мучительного спуска, и когда снег подо мной перестал крошиться и осыпаться, сел, тяжело и устало дыша.
Туман стянуло вверх. Он висел над замкнутым амфитеатром тоненьким колеблющимся потолком, пропускающим сквозь себя рассеянные лучи солнца. Озеро и вблизи было как черные чернила, хотя сквозь его мглу можно было рассмотреть каждую расщелину на неглубоком дне. Плоский берег был идеальным местом для бивака, и я сразу увидел свой рюкзак, вытащенный шерпом из выноса снежной лавины. На рюкзак он, наверное, и указывал.
Вытащив палатку, я укрепил ее между камней, забив снегом длинные полы. Работая, я посматривал на близкую гору, с вершиной, похожей на рыбий хвост. Она не курилась, и я надеялся, что это признак хорошей погоды. Тогда, думал я, завтра мы сможем повторить восхождение и, может быть, вновь наткнемся на след йети.
Стая лерв опустилась на берег и, хлопая крыльями, побрела к воде. Птицы шли так уверенно, что я испугался — они не заметят ледяную воду! — но у самой кромки ее они повернули и двинулись к следу шерпа. Какая-то странность была в этом следе… Я подошел вплотную — и мерзкий холодок опять пронизал меня: шерп ушел босой!.. Все мои надежды рухнули сразу и окончательно, потому что разутый лавиной человек не может уйти далеко, даже если он сумасшедший…
Нашарив в рюкзаке фонарь, я снова подошел к следу. Если шерп вытянул из лавины рюкзак, лихорадочно думал я, значит, он был в уме и мог обернуть ноги какими-нибудь тряпками… Если он сошел с ума, он не стал бы искать рюкзак…
Взошла луна и осветила морену.
Теперь я не торопился. Тщательно осмотрел следы. Возле берега они расплывались, но выше, на свежем снегу, были достаточно четки. Они были крупнее моих, а большой палец странно вывернут в сторону. Кроме того, у пятки можно было проследить два треугольных отпечатка, как от пучка волос…
Нет, это не были следы шерпа, и я сразу нашел тому доказательство — там, где идущий попал ногой в расщелину, на камне остался пучок колючей щетинистой шерсти. Затаив дыхание, я собрал рыжевато-коричневые волоски. Это мог быть только йети… Но кто же тогда вытащил рюкзак из завала?