- Они меня не слушают, - отчаянно доложил мне Максим.
И мы долго и горько молчали. Хотя, может быть, откуда-то из темноты - если люди приходят из темноты - Сашка всё ещё с надеждой смотрел на нас.
- И отец меня ударил, - глухо добавил он, - Снова...
Хотя я и так это знал - по его вскрикам в глуби окон того этажа и по его походке.
- Что же делать? - потерянно спросил старший брат Сашки и с мольбой взглянул на меня, - Наверное, они мне и не скажут, когда... когда умрёт Сашка...
- Наверное, и не скажут... - я потерянно почесал нос и лоб, погрызенный ещё живущими в ночи комарами.
- И, наверное, у Сашки осталось немного дней.
- Наверное.
Кто ж ему даст-то, этому несчастному Сашке жить, сколько ему захочется?.. Родители ему быть опорой не хотят. У "обычных людей" вложить деньги, чтобы врачи прикончили их собственного ребёнка - обычное дело. А Максим ещё слишком мал... хотя...
- А ведь его даже не похоронят по-человечески, - вдруг процедил старший брат со злобой и вдруг глаза его, светлые серые глаза, зажглись яростью и темнотой, - И знаешь... я тут такую ужасную вещь прочитал... аж спать не мог!.. Представляешь, из их трупов - из трупов убитых нерождённых детей - кто-то выдумал делать какие-то лекарства, типа для омоложения или ещё какой-то хренотени... и... - голос его задрожал, - И я прочёл, что какие-то врачи нарочно склоняют матерей, мол, ваш родится больной, хотя им на самом деле нужен его труп... тот самый "абортивный материал", из которого делают какую-то лекарственную хренотень... а матерям всё равно! Они не все даже догадываются, что будет с телом их ребёнка потом! Они выбрасывают его... и из него потом врачи и учёные делают какую-то хренотень... - тут Максим сорвался на крик: - Я не хочу, чтобы из Сашки сделали лекарство от морщин!!! Пусть ходят с морщинами те, кто стареет!!! Пусть колют химию, какую-то дрянь... Пусть колют что угодно!!! Но только не из Сашки!!! Это мой брат!!! - челюсть его задрожала, - Это мой брат... если жить не дали, то делать из него хренотень зачем?!
И мы долго молчали. Потерянно. Максим... я взглянул на него мельком - и отвернулся: Максим плакал. Отчаянно, убито.
- Знаешь, я тут читал... - сказал он наконец, - Какой-то вьетнамец, Тонг Фуок Фук, пятнадцать лет забирал их тела из больницы - и хоронил. Я удивился, как только у него хватило сил... но он считал, что нерождённые - тоже люди - и надо их хотя бы похоронить по-человечески. А ещё он нескольких детей спас - ему их матери на воспитание отдали.
- Хороший мужик... - задумчиво сказал я.
Скосил взгляд. И в моей душе шевельнулась надежда: глаза Максима вдруг вспыхнули огнём - какая-то новая идея пришла в его голову - он всё ещё тащился под огнём, тащил свою драгоценную ношу.
- Хотя это, наверное, бредовая идея... - добавил он, вздохнув.
- Почему бредовая? Если есть хотя бы надежда, хотя бы хлипкая надежда, что Сашке она поможет, то почему бы и?..
- Я... я сделаю гроб для Сашки, - сказал задумчиво Максим, - Найду красивое место в лесу - выкопаю яму - и сфотографирую. И принесу им. Скажу: не дадите Сашке жить, так дайте хоть мне похоронить его по-человечески. Сашка же человек! Он - не кусок мяса!
Я не знал, отдадут ли Сашку брату, если убьют, но смолчал. Не стоило отвлекать юного бойца на мрак и спокойствие окопов, когда дыханье парня на его руках ещё не оборвалось, а до врачей было ещё не близко. Пока один ещё дышит, а другой ещё идёт или хотя бы ползёт - надежда ещё жива. И этот бой ещё не проигран...
- Попробуй, - сказал я ему, - И благослови тебя Бог!
- И меня, и Сашку, - сердито поправил меня юный мужчина, - Сашке тоже нужно Божье благословение!
- И пусть благословит Бог вас обоих! - сказал я ему от всей души, - Чтобы у Сашки была возможность жить!
Может, мои благословения и поддержка Максима хоть как-то поддержат и Сашку? Сам-то я для родителей Максима - не аргумент, увы... но пока душа Максима горит - ещё не всё потеряно.
- Жаль я не взрослый, - добавил парнишка угрюмо, - Взрослого бы, может, они и послушали.
- Как это ты не взрослый?
- Ну, мне же только двенадцать лет...
- Мальчик становится мужчиной, когда преодолевает трудности и начинает кого-то защищать.
- Э... а разве не?.. - он растерялся, но как-то многозначительно примолк, не договорив.
- Разве не что?
- Ну... когда он... он и женщина... и...
- Если бы все юнцы становились мужчинами только от того, что поимели женщину, в мире бы стало намного спокойнее жить. А так, увы, в мире много детей, которые никого защищать не хотят и живут только ради удовольствий, а от трудностей и боя сбегают. Иногда даже ещё первой пули не просвистит над головой - и фьють - и в кусты, - поморщился, вспомнив парочку юнцов. К счастью, только парочку из всех новобранцев. Да и один из них потом взялся за ум. А вот второго пристрели. В попытке дезертирства. Наши или не наши - меня как-то особо и не волновало.
Мы какое-то время молчали. Потом он пошёл в сторону дома. Уверенно пошёл, хотя и хромал.
- На третьем этаже в вашем доме живёт Владимир Петрович - плотник, - прокричал я ему вслед, - Если у вас досок и инструмента нет - у него спросил.
- Спасибо! - он поднял над головой правую руку, сжатую в кулак.
Я с гордостью проводил молодого бойца взглядом, чувствуя себя если уж и не генералом целой армии, то хотя бы главным в нашей роте точно. Хорош стал! Вон, как идёт! Всё-таки, трудности закаляют мужчину... даже неудачи закаляют дух... Хотя мне очень хочется, чтобы Сашка всё-таки выжил.
Сашка... эх, Сашка... я тебе никто и звать меня никак, но почему-то меня зацепила твоя судьба! И очень уж мне хочется, чтобы ты смог родиться!
Едва заставил себя отправиться на охоту за бутылками. Вечером не удержался, сел на скамейку прямо у их дома, под окнами, вслушивался в тихий шум инструментов на третьем этаже. Периодически у Максима что-то выпадало, шло не так - возгласы то были недовольные, мальчишеские - но он упорно мастерил. Вечером, затемна, грохнула дверь - и шум инструментов притих ненадолго. Потом ненадолго вернулся. Потом вдруг тишина. И мальчишеский вопль. Не такой, чтоб от неожиданности, но от боли точно... Грохнула дверь, послышались женские завывания, вопли, что кровь, много крови, чтоб муж сейчас же звал врача.
Вместо этого, спустя некоторую тишину, мужской голос недоумённо спросил:
- А крест на ящике зачем?
- Затем! - послышалось громкое и злое, - Я ещё и напишу: "Здесь лежит Сашка"!
- Какой Сашка? - растерянный женский голос.
- Хомяк, что ли, сдох? - вторил ему недоумённый мужской.
- А разве хомяка зовут Сашкой?..
- Это для брата! Для моего Сашки! И вообще, уходите! Я ещё не доделал: вон тут что-то торчит, а должно быть гладко и красиво...