Последовала глухая долгая тишина. И с грохотом захлопнулась дверь комнаты - то ли за отцом, то ли сыном за родителями. Молодой боец не спал всю ночь, всё что-то прилаживал, строгал. Эх, хороший у тебя брат, Сашка! Заботливый!
А я всю ночь молился. За них обоих.
Только бы не сразили пули молодого бойца... только бы сердце ещё билось у парнишки, которого он тащил на руках... Это сложно: тащить живого, важного тебе человека на своих руках и плечах, да ещё под градом пуль... и, особенно, в своём первом бою... Держись, Сашка! Держись, Максим! И храни вас Бог!
Утром он протопал мимо моей скамейки, с лопаткой для клумб и подозрительно тощим рюкзаком.
- Я в лес, - доложил, - Искать красивое место. И фотографировать его и яму.
- Деньги-то хоть на проезд взял, витязь?
- Ой! - он растерялся, потом стал выворачивать карманы.
Потом мы, склонившись, подсчитывали и пересчитывали мелочь и пытались вспомнить, сколько стоит билет на электричку до ближайшей станции с лесом.
- Ну, зайцем съезжу! - рубанул он рукой воздух.
- А вечером домой потопаешь по шпалам?
- Подумаешь!
- А если тебя задавит в ночи товарняк, то кто вступится за Сашку? - проворчал я - и полез за моими сбережениями, вывалил ему почти всю пачку, оставив только себе на еду, на случай если день-два охота за бутылками будет неудачной.
- Я сдачу верну! - сказал Максим.
Но я ему и так верил. Да и... не обиделся бы, если бы он не вернул. Главное: Сашка. Сашка и его жизнь.
День у меня прошёл в будничных заботах. Ещё волновался, решится ли парнишка взять из моих денег себе на еду? Чтоб не голодал он там... я то бутылок ещё насобираю.
А вечером долго ходил кругами по парку и вокруг его дома. Их дома.
Наконец, мне попался Максим. Он сначала вернул мне деньги и билет с чеком - я сунул их себе в карман, не глядя - потом достал телефон, показывая фотографии: вполне себе симпатичного места недалеко от пруда и яму. Был он в земле с головы до ног - и свет фонаря этого не скрывал - видимо, навернулся где-то, но во взгляде молодого бойца горела жажда победы.
- Я только... вот... - и он, понурившись, достал переломанную лопату, - Клавдия Михайловна с первого меня не простит. Ну, которая...
- Которая разводит клумбы у парадной, - понимающе кивнул, - Ну, да она пластмассовая была, немудрено. Давай найдём что-нибудь подходящее - и сделаем приличную ручку. И если что, скажи: что мы ей хоть все газоны перед домом перекопаем и воды донесём, пусть не расстраивается.
- Максим! Вот ты где! - донеслось из темноты.
Правда, выплыл в световое пятно вокруг ближайшего фонаря не отец Максима и Сашки, а Владимир Петрович. И, когда подошёл, то последующие слова были ни приветствием, ни вопросами, чего юнец по ночам шляется или там болтает с посторонними, подозрительными личностям. Нет, плотник с ихнего дома спросил, как он съездил, как там яма - и Максим с гордостью показал снимки, нажимая на кнопки своего сотового телефона грязными исцарапанными руками. А на левом запястье чернел огромный синяк, да и пара костяшек были сбиты. Но юный воин молчал про боевые ранения, как настоящий мужчина. И мы какое-то время стояли уже втроём, обсуждая план нашего заговора: и Владимиру Петровичу захотелось вдруг поддержать Сашку - братская забота о меньших, слабых и ближних переползла с Максима и на него. Мы даже речь стали собирать к его родителям, подбирая слова попронзительней и похлёще...
Вдруг появилась мать Максима и с истерикой потащила сына обратно домой.
- Я вернусь! - проорал утаскиваемый за ухо старший брат, - Я не сдамся!
- Да заткнёшься ты или нет? - проворчала женщина, - Мне уже людям в глаза смотреть стыдно! Не их это дело! Зачем ты всем рассказываешь про нашу ругань?! И... и зачем нужно им всем рассказывать?!
- Сашка должен жить!
- Да кого интересует твоё мнение?!
- Но я его брат!!!
- А я не хочу больше иметь ничего общего с твоим отцом!!!
- Но Сашка живой! Он человек!!!
И уже из-за угла последовало отчаянное пацанское завывание: то ли ухо скрутили, то ли ударили молодого бойца.
- Смелый... - цокнул языком Владимир Петрович.
- Хоть бы он его вытащил... под градом пуль...
- А вы... на войне были? - спросил он вдруг с уважением.
- Да кто там не был? Разве можно найти хоть одну семью, которую эта война никак не зацепила?..
- А вы где служили?..
- Я... да что вы мёрзнете на ветру? Я-то привыкший... если захотите, завтра поговорим или в другой день.
- А... - он замялся, - А давайте я вас чаем угощу? Горячим?..
- Жена не заругает? - смущённо потупился, - Я ж того... не самый приличный гость...
- Да нет у меня жены, - ответил мужчина с горечью.
- А что так?..
- К другому ушла...
- И так бывает... - вздыхаю.
- Говорила, мол, внимания не уделяю, а я всё работал, работал...
- И так бывает...
- Да пойдёмте, что уж вы?.. - он подхватил меня за руку.
- Ну... - мне было странно вдруг почувствовать себя причастным к этому миру, миру "обычных людей", да и долго уже меня не звали в гости... разве только этот милиционер... и не совсем в гости... - Только с утра мне надо пораньше уйти - надо знать как там дела у Максима.
Мы засиделись с Владимиром Петровичем допоздна. Пили чай, заедали хлебом и позавчерашним супом, да и говорили о боях, тогдашних, когда свистели пули над нашими головами, и о других жизненных боях, в которых мы полегли, и которые нам удалось пройти и иногда и до победного конца, чтоб идти потом победителями и с гордо поднятой головой...
Я даже вымылся у радушного хозяина. Немного поспал на стареньком диване в гостиной.
- Ну, хоть в кои-то веки гостиная оправдает своё название! - шутил Владимир Петрович.
Я проснулся рано - и пошёл караулить Максима.
- И мне потом расскажи, как там дела у молодого бойца, - попросил мой новый знакомый или, если Бог даст, может и новый друг, - А то жалко мальчонку: вон как убивается-то из-за братишки!
- Зато он повзрослеет.
Хотя я и сам всей душой горел за Сашку, пока ещё не рождённого. За чужого брата. Брата, которого ещё нет. Хотя... даже у них, нерождённых, однажды начинает биться сердце, ещё там, внутри материнского живота. Так что это так, для некоторых людей Сашка - брат, которого нет, но он-то вполне себе есть!
Максим пришёл не спавший, всклокоченный, потерянный:
- Папа сказал, что они уже всё решили, - сказал парнишка таким голосом, что о решении больше можно было ничего не добавлять, - Сказал, чтоб я не лез. Сказал, что он пытался что-то сказать, но мама непреклонна и твердит, что больше не хочет иметь ничего общего с ним. Но день смерти Сашки не сказал. А вдруг... сегодня?! Или... уже?..
Тяжело вздыхаю.
Мы какое-то время стояли и потерянно смотрели на землю. Ту, которая не для всех стала пухом.