- Давай, брат, - улыбнувшись, сказал он Лёньке, - один сезон "отбатрачишь", а после сам решишь, надо тебе это или нет.
Однажды, в одной откровенной беседе, он рассказал Лёньке, за что получил свой, семилетний срок. В городе Сочи, куда многие старатели ездили спускать свои деньги по окончании сезона, у него была подруга, красавица - армянка. Через неё он и решил "толкнуть" несколько не больших, самородков золота.
- Её в ресторане менты повязали, с поличным, прямо во время сделки. Она, сучка-милая, меня и сдала ментам, чтобы себе срок скостить. Хотя я на неё уже зла не держу, я думаю, что её саму могли подставить, её "надёжные" покупатели, - её земляки. - Спустя годы, Иваныч, рассказывал об этом со свойственной ему иронией.
Освободившись условно-досрочно, на год раньше Лёньки, он вернулся в свою артель на прежнюю должность, - главного геолога, убедил своего друга, председателя артели, что такой работяга, как Лёнька, им просто необходим.
После короткой стажировки, Лёньке доверили большой, японский, бульдозер "КОМАЦУ". Когда сварщики, в течение не скольких дней, "наварили" на стёртые почти до основания ребра на гусеницы, Лёньку с его новым, опытным напарником по прозвищу Бобыль, забросили на участок для проведения вскрышных работ, на новом перспективном месте. Перед отправкой на объект председатель артели, полушутя, их напутствовал:
-Во время промывочного сезона у старателя не должно быть ни бытовых, ни полывых проблем. На уме должно быть одно, - работа по 12 часов в сутки, а если надо и больше, и без выходных, тогда и "трудак" будет большим. - Не в меру любопытным старателям, не знавших старых старательских обычаев и примет, которые пытались выведать у него раньше времени, - сколько золота уже намыто и какой ожидается "трудак" - он, человек до крайности суеверный, любитель чёрного юмора, повторял свою любимую поговорку, - "всё идёт по плану, нас везут в тюрьму".
В артельскую жизнь Лёнька втянулся быстро и без особого труда. Правда, "пахать" здесь пришлось даже больше чем на зоне, но, Иваныч в нём не ошибся, работы он не боялся, тем более на воле и на себя. Как он сразу отметил, отличия от зоны, конечно же были, но они были не значительными. Там и здесь был "сухой" закон, а где нет водки и нет баб, у мужиков меньше поводов для конфликтов. Вся их агрессия и кипучая энергия направлялась на работу. Здесь в артели, так же как и на зоне, были свои блатные, и они тоже не работали. Только эти "блатные" отличались тем, что все они были приняты в артель по блату и на блатные должности. "Трудак" у них, как правило, был с повышающим коэффициентом и в итоге, зарплаты у них были гораздо больше, чем у простых старателей. И ещё одно, не менее важное, отличие от зоны он ощутил непосредственно на своих, съеденных мошкой, интимных местах, поскольку по крайней нужде зачастую приходилось "нырять" в кусты.
Конфликты, конечно, иногда были но они, как правило, были связаны с тем, что кто-то, по мнению других, начинал откровенно "косить" от работы, или как говорил Иваныч, - "садился на мыло". Редко, но случались и пьянки. С такими расставались без сожаления. Их, как здесь говорили, "садили на крыло" т.е. либо нужно было улетать домой, либо попытаться приткнутся в другую артель. Но сделать это, посреди сезона, было не просто, таких, как правило, уже никуда не хотели брать. Им выплачивали не большое пособие, и то, из него вычитали деньги за еду.
Лёнькин напарник, Бобыль, был вечный старатель, как он сам говорил: - У меня нет ни жены, ни тёщи, ни дома, ни собаки, всю жизнь по артельским "бичарням" ошиваюсь. - Узнав, что Лёнька родом из Сибири, он рассказал ему, как несколько лет тому назад работал в артели, в объединении "ЕНИСЕЙЗОЛОТО".
- Я там на ДЭТе, (марка бульдозера) толкал пески под монитор. Жара там у вас, в Сибири, градусов под 40 стояла, и хоть ДЭТ был без крыши, в карьере всё равно дышать было невозможно, да вдобавок ещё тайга кругом горела. Мимо нас, частенько, то сохатые, то медведи пробегали, от огня и дыма спасались. Нас спасало то, что мы вокруг участка весь лес завалили, да то, что речка нас от горевшей тайги отделяла. И тут, как раз перед обедом, врезал такой ливень, вот точно, как из ведра полилось. Я рванул бегом под навес, там у нас столовая была, другие мужики тоже туда рванули. И чтобы не терять время даром, повар покормил нас обедом. Кстати, повар у нас был знатный мужик, раньше работал шефом в одном известном московском ресторане, такими блюдами нас потчевал, пальчики оближешь.
В общем, дождь полил где-то час и так же резко, как и начался, так и закончился. Видно Бог услышал нас, пожары притушил, а то от дыма уже глаза слезились, и дышать сразу легче стало. Подхожу я к своему ДЭТу, смотрю, возле гусеницы лежит, на белом как манка песке, камень, размером с куриное яйцо. Я поднял его, нет - не камень: - Мать твою! Самородок! - честно тебе скажу, я чуть в штаны не наложил. Первое о чём подумал, - быстро прячь его в карман, пока ни кто не видит. Но потом, Слава Богу, хватило ума этого не делать.
Золото там было мелкое, в основном как песок да мелкие семечки, но зато высшей пробы, а тут такой, здоровенный самородок. Отнёс я его начальнику участка в вагончик, положили на весы, почти на 250 граммов он потянул. Наш участок самый богатый на золото был, до нас там никого не было, кругом было сплошное болото и в старину старатели туда попасть не могли. Хотя в округе они все речки перешерстили, мы видели их шурфы и отвалы, и удивлялись, как они вручную, да на лошадях такие объёмы перелопачивали. Летом на участок можно было попасть только на вертолёте, продукты нам закидывали раз в 10 дней, когда прилетали за золотом инкассаторы.
Стройматериалы, ГСМ, в общем всё, что было нужно, мы старались завезти по "зимнику". - Тут Бобыль рассмеялся, вспомнив, как однажды зимой, ему пришлось дежурить на участке, где через зимник протекал не большой ручей.
- Летом этот ручеёк, - рассказывал он Лёньке, - перешагнуть можно, а зимой в мороз, он так "закипал", что его на "Урале" проехать не могли. Мы там по очереди дежурили, по 2 дня жили в вагончике, возле него, костры жгли да ломом русло долбили, чтобы вода уходила. На второй день, утром, я проснулся, затопил печку в вагончике, хлебнул "чифирьчику" малость и пошли мы с собачкой "накипь" долбить.
Костёр сушняком оживил, стою, ломом лёд долбаю, смотрю, моя собачка, с поджатым под пузо хвостом, с выпученными глазами, пулей пролетает мимо меня, и голосит дурным голосом, - ай яй яй, ай яй яй. Я оглянулся, метрах в 60-ти от меня, бежит по дороге в мою сторону, волчара, здоровый как конь. Веришь - нет, я даже не понял, как я уже на ближайшей берёзе оказался. Волчара, знаешь, так вразвалочку, подбегает и садится на дороге напротив меня, смотрю, за ним следом, ещё два его кореша подтягиваются, и садятся, козлы, рядом с ним. Я, как дятел, сижу на берёзе, смотрю на них, они смотрят на меня. Я давай ветки отламывать и бросать в них, бесполезно, даже не шелохнулись. Давай орать на них: - Кыш отсюда! Пошли вон! - Всё без толку, как сидели, так и продолжают сидеть. Минут 15 просидел, чувствую, начинаю замерзать, хоть мороз и не сильный был, думаю, градусов 20-25, а сидеть без движения, всё же, не май месяц. Я уже и Бога, и всех святых вспомнил, давай просить их, простить мне все грехи мои, и не позволить мне на этой берёзе околеть. Ещё, наверное, минут 15 просидел, уже ни рук, ни ног не чувствую. Вдруг, слышу, где-то вдалеке, машина идет, хотел заорать и не смог, глотка замёрзла. Минут через 5, показался наш "Урал", бензовоз, эти "волки позорные", его метров на 50 подпустили и только потом, с не довольными мордами, убежали.