Он и заваривает чай по-особому. Для этого у него имеется личный заварник. Чай, говорит, надо заваривать в глине, а пить из фарфора. Я рассматривал его заварничек. Старый, облупленный — ни виду, ни ценности на первый взгляд. А Плетнев говорит, что ему его по специальному заказу изготовил один художник, занимающийся гончарным делом. Ты, говорит, не смотри, что вещь эта лица не имеет — сам дух в нем особый, потому и заваривает он по-особому.
Над заваркой Плетнев колдует долго. Замучишься его ждать и чай при этом расхочешь пить. Но майор учит быть терпеливым. Ты, говорит, не торопи себя, зато в награду за терпение испытаешь такое наслаждение, какое не испытывает даже индийский слон, когда забирается на слониху.
С юмором у него в порядке. А вот на жену свою обижается — дескать, у нее нет отрицательных черт, кроме одной — она не понимает юмора. Женщины, говорит, вообще редко способны понимать юмор. Вот я и предлагаю каждой женщине в детстве обязательно делать специальную прививку: прививать чувство юмора.
XXVI
В ту ночь за окном бушевал ветер, и палатку, где спали хирурги, трепало, как треплет голодная собака полу хозяйского пальто.
Где-то в первом часу я проснулся оттого, что услышал громкие голоса. Открыл глаза и увидел тугие лучи автомобильных фар, которые, пробив парусину, растеклись по всем четырем углам. Было светло, как днем. Проснулись Варшавский, Голубев и Лавров, поднял голову Плетнев. Что там такое?
Оказывается, привезли раненых.
— Товарищ майор! Товарищ майор! — услышал я голоса санитаров. — Принимайте раненых!
Мы оделись и выскочили из палатки. Вокруг машин бегали люди с фонариками.
— Сколько человек привезли? — не глядя на раненых, голосом простуженного льва спросил Плетнев.
— Восемь, товарищ майор, — был ответ.
— Тяжелые?
— Есть… Трое совсем хреновые, остальным можно жить.
— Тяжелых в операционную! — приказал майор и следом приказал запустить бензогенератор. В операционной вспыхнул свет.
Одной из тяжелораненых оказалась грозненская учительница по фамилии Крымова. Поздним вечером несколько человек в масках и камуфляже ворвались в дом и открыли по спящим огонь из автоматов. Две дочки учительницы и старик отец были убиты, а саму ее в тяжелом состоянии отправили в дивизионный медсанбат. Крымова была изрешечена пулями, но еще подавала признаки жизни. Ее первую и положили санитары на операционный стол.
— Звери, — сказал Плетнев, увидев залитую кровью женщину. — Ее-то за что? Чем она провинилась перед этими извергами?
Извергами он называл чеченцев.
— Она учительница, учила детей. За это и поплатилась, — сказал старлей, который был за старшего у прибывших из Грозного.
— Чьих детей она учила? — переспросил Плетнев, продолжая готовиться к операции.
— Их же детей и учила, — пробурчал старлей.
— Парадокс! — выдохнул в сердцах Плетнев. — Им бы спасибо ей сказать, а они, суки, вон что делают…
— Какой там «спасибо»! Их полевые командиры ясно сказали: никакой учебы для чеченцев. Кто не выполнит приказ — того под расстрел.
Плетнев бросает взгляд в сторону до смерти уставшего старлея.
— Вот как? Значит, дегенератами хотят видеть своих детей? На такое, я думаю, способны только те, кто сами являются дегенератами. Теперь я понимаю, почему эта война никак не закончится…
Что он имел в виду, я не знаю, но я задумался над его словами. Я тщательно мыл руки мылом и думал о том, как все-таки несправедливо устроен мир, где зло постоянно берет верх над разумом. Если так дальше пойдет, то что нас ждет в следующем тысячелетии? — подумал я. А ведь оно уже совсем рядом.
Потом мы долго боролись за жизнь Крымовой. Мы сделали все, чтобы спасти ее, но она умерла. Позже я побывал в Старопромысловском районе Грозного, видел дом, где жила Крымова. Домишко был одноэтажным, и находился он на городской окраине. Его мне ученики Крымовой показали. Я угостил их за это дешевыми конфетами, которые оказались в моей полевой сумке.
Небольшой заросший яблонями и увитый виноградом дворик. Это родительский дом Крымовой. Здесь она появилась на свет, здесь родились ее дети. За что ее убили? — пытался понять я. В самом ли деле за то, что она не выполнила приказ чеченских вождей, запретивших детям Чечни ходить в школу? А может, просто за то, что она русская? И в том и в другом случае убийство выглядит диким. Расскажи кому об этом за границей, сочтут за сумасшедшего. Ну не может быть, чтобы за такое убивали.