Но это одно, а бывало и совсем другое. Лежали у нас как-то в медсанбате трое тяжелораненых, к которым то и дело наведывались ребята из военной прокуратуры. Мы сразу смекнули, что дело здесь нечистое. А потом один прокурорский капитан за бутылкой спирта нам все и выложил.
В родительский дом солдата, который служил в Чечне, пришло письмо за подписью командира части. Так, мол, и так, уважаемые родители. Ваш сын, 1979 года рождения, водитель, рядовой такой-то, выполняя боевое задание, верный военной присяге, погиб 29 ноября 1999 года. Смерть наступила при исполнении обязанностей военной службы. Следом в городской газете появился некролог. Дескать, администрация и военный комиссариат города с глубоким прискорбием извещают, что 29 ноября 1999 года, выполняя боевое задание по обеспечению антитеррористической операции в Чечне, верный военной присяге, погиб уроженец нашего города водитель N-ской войсковой части рядовой такой-то.
На похоронах были сослуживцы погибшего, которые привезли цинковый гроб с телом убитого, они-то и шепнули что-то родителям. Те сразу давай писать письмо в одну из центральных газет. «…После ссоры из-за нетопленых палаток наш сын и трое его товарищей подрались с пьяными контрактниками, бывшими дежурными по пункту сбора колонн. Один из дежурных, схватив автомат, выпустил в мальчишек несколько очередей. Наш сын погиб, остальные с тяжелыми ранениями были отправлены в медсанбат».
Этих раненых мы вытащили. Они лежали потом в своей палатке угрюмые и молчаливые, будто бы в рот воды набрали. Но прокурорским они рассказали все.
Подразделение, где служили срочную эти парни, базировалось у небольшого чеченского селения Автуры. А за боеприпасами колонны то и дело мотались в Моздок — несколько тяжелых «Уралов» в сопровождении бэтээров. Путь неблизкий, дороги разбитые, каждую минуту ожидаешь засаду боевиков. И мысль одна: поскорее бы добраться до места, почифанить горячего да завалиться на койку в натопленной палатке. Мечтали о том же и будущие жертвы. Ребята неплохие, говорил прокурорский следователь, зря бы бучу не поднимали. А тут приезжают, глядь, а палатка не топлена. Что случилось, почему? А им: цыц, сопляки, не ваше дело. Ну те и не выдержали — набросились с кулаками на дежурных.
Что было потом, известно. Контрактники вскрыли комнату для хранения оружия — оружейку, как ее называют бойцы, присоединили магазины с патронами к автоматам «АКС-74», и пошла гулять губерния… Матерились, словно последние сапожники, расстреливая бедных пацанов. Мы научим вас уважать старших, мать-перемать! Вот вам, вот вам, буи кленовые! — орали они.
Потом преступников увезли в Ростов — там и судили. Нет, что ни говори, а война сводит нас всех с ума. И чеченцев, и русских. Мы звереем. Я начинаю думать, что, если бы нам дали сейчас волю, мы бы перегрызли друг другу глотки. При этом грызли бы всех без разбора, не спрашивая, кто есть чеченец, а кто русский.
Среди раненых иногда случаются и чеченцы, которые воюют на стороне федералов. Других к нам не привозят — отправляют в специальные лагеря или в изоляторы, где «чехов» вначале лечат, а потом уже разбираются, кто из них есть кто. В последней группе «наших» чеченцев был человек по фамилии Бесланов — тот самый, что возглавлял отряд милиционеров в Грозном. Ему прострелили голень, и он страдал от безделья.
Я давно слежу за его деятельностью. Без всякого сомнения, Бесланов — человек отчаянный и смелый. Решив, что война — дело дрянное, он вышел из состава мятежного чеченского руководства и перешел вместе с преданными ему людьми на сторону федералов. Вожди мятежников вначале уговаривали его вернуться, затем стали угрожать, и наконец, когда он окончательно расплевался с ними, они его заочно приговорили к смертной казни. Бесланов только скалился. А вы, дескать, вначале попробуйте достаньте меня. У меня ведь много единомышленников, а кроме того, за спиной у меня федералы.
Я восхищался Беслановым, называя его героем, но втайне думал о том, не повторит ли он судьбу толстовского Хаджи-Мурата. Я помнил трагедию этого странного чеченца, который, как оказалось, был реальной исторической фигурой. Недавно по телевизору показывали его череп, который вот уже полтораста лет хранится в одном из медицинских музеев. Этот череп меня поразил: маленький, словно это был вовсе не череп взрослого мужика, а ребенка, и в нем крошечное пулевое отверстие. Целая история застыла в руках врача, который показывал миллионам соотечественников это уникальное сокровище. Жаль, что не все зрители знали историю Хаджи-Мурата, но я ее знал.