Захрустел под ногами снег. Мы проводили бойцов долгим задумчивым взглядом.
— Чагин, а тебе со своим взводом нужно будет выдвинуться на перевал и там провести разведку, — приказал он другому старлею. — Постоянно держи меня в курсе. Коль заметите противника — сам знаешь, что делать. Все, вперед.
Оставшихся людей Смирных повел только ему известной тропой. Я пошел вместе с ним. Я понимал, что капитан выбрал для себя самое опасное направление, и решил, что больше всего буду нужен именно здесь. Впрочем, я не исключал, что и Ларину с Чагиным придется нелегко, но в их командах было по одному санинструктору, которые при случае смогут сделать обезболивающий укол, остановить кровотечение и перевязать рану.
После небольшого передыха идти стало намного легче. Впрочем, я, видимо, уже втянулся в роль вьючного животного и потому шел веселее. А снег, переставший было сыпать с неба, обрушился на наши головы с новой силой. Снова перед нашими глазами выросла сплошная белая стена. Снег падал беззвучно, и в этом бескрайнем снегопаде мы отчетливо слышали свои шаги. Скрип, скрип, скрип… Бесконечный и монотонный звук шагов. А вокруг бесконечная цепь гор. Куда нас несет? Где та конечная точка, к которой мы устремились? И есть ли она вообще в этой безбрежной ослепительной тишине?
Где-то за белой пеленой снега был враг. Мы его чувствовали каждой своей клеточкой, каждым нервом, но он не выдавал себя. Знают ли боевики, что мы ищем их? Ведь говорят же, что «чехи» знают все, что творится в горах. Но почему тогда молчат? Почему не стреляют? Может, потому, что нас слишком много? Но ведь у них целая армия в горах. Тем более что боевики, даже будучи в меньшинстве, не боятся нападать на колонны федералов. И ведь всегда, сволочи, знают, когда пойдет очередная колонна. Будто бы это им сороки приносили весть на хвосте. Что и говорить, в родимой сторонушке за тебя все местные воронушки. А еще говорят и так: дома и стены помогают.
Мы шли молча. И только снег предательски скрипел под ногами. Наверное, это все-таки хорошо, что идет снег, подумал я. В противном случае нас уже давно бы заметили чеченские дозорные. А так идем и не боимся, что попадем в засаду.
Преодолев очередную кручу, мы начинали спускаться вниз, потом плутали по какому-нибудь заросшему густым кустарником распадку или брели, спотыкаясь, вдоль громыхавшей по камням горной речушки. И так без конца. Дорога настолько вымотала меня, что я уже едва передвигал ноги. Я взмок и дышал с присвистом. Мальчишкам тоже было нелегко. На каждом из них висело по полсотни килограммов. Но в отличие от меня они шли мерно и, как мне казалось, довольно легко, так, что я даже не слышал их дыхания.
— Сели! — неожиданно прошелестело по цепочке, и я увидел, как маячившая все это время передо мной спина бойца ушла вниз. Следом и я припал на правое колено и с тревогой стал шарить глазами вокруг. Наверное, подумал, нас заметили чеченцы, потому мы и остановились. Снег прекратился, и я мог видеть перед собой застывшие, коленопреклоненные фигуры и ощетинившиеся стволы автоматов, которыми бойцы попеременно поводили то влево, то вправо. В эту минуту мы походили на волчью стаю. Вот так же накануне охоты волки прислушиваются к каждому звуку, стараются уловить в воздухе далекие тревожащие душу запахи будущей жертвы.
— Встать! — снова прошелестело по цепочке. Видимо, опасность миновала, и командир решил вести нас вперед.
Вставали нестройно, но без шума. Потом мы снова шли куда-то, оставляя за собой в снегу глубокие следы. Со всех сторон нашу небольшую колонну неуютно окружали темные склоны. До вечера еще было далеко, но в горах уже царил сумрак. Хотелось пить, хотелось уюта и покоя. В это время снова пошел снег, и все вокруг утонуло в белой мгле.
XXXIII
Когда мы миновали очередную кручу, Смирных остановил группу и объявил привал. Бойцы сели прямо в снег.
— Покурить бы, — послышался совсем рядом чей-то негромкий голос.
— Нельзя, — раздалось в ответ.
— Знаю, но так хочется…
Угрюмые мальчишеские лица, в них ни кровинки. Устали. Сейчас бы назад, в натопленные палатки, но раньше чем через три дня мы не вернемся. Во всяком случае, сухой паек нам выдали именно на такой срок. Бойцы стали доставать из вещмешков тушенку и сухари — надо было подкрепиться. Я тоже достал консервы, но есть мне не хотелось. Мучила жажда, и я попробовал утолить ее снегом. Я брал его горстями, а затем потихоньку слизывал его языком. Зубы мои ломило, но я не обращал на это внимания. Мне по-прежнему хотелось пить.