– Господа, – ответил бригадир. – Умники. Думают, что они все знают. Очередные гости.
Он сплюнул, но ветер подул ему в лицо, и он запачкал себе усы.
Глава 3
Поздним вечером они пробирались по тропинке, которая то исчезала, то вновь появлялась, виляя и скрываясь в потоках непрекращающегося дождя. Обдуваемые порывами пронизывающего ветра, всадники пересекли скверный городишко, название которого было почти непроизносимым, поскольку звуков в нем было в три раза больше, чем букв, которые требовались для его написания. Затем они проехали еще десять лье, перекусив на ходу одними только дикими ягодами, потому что из-за корявой ветки, задевшей заднюю луку седла, отстегнулся ремень, на котором держалась сумка с хлебом, красной от специй ветчиной и бутылкой вина, купленной на окраине городка. Путники потеряли сумку в том месте, где тропинка взбиралась на самый верх холма, откуда Мани смотрел обреченным взглядом, наотрез отказавшись вернуться, чтобы собрать еду, рассыпавшуюся по всему склону среди камней и кустов… Эти десять лье, которые они прошли с невероятным трудом, не встретив ни души и продираясь сквозь густой кустарник по дорожкам, которые проложили дикие кабаны, из «королевских» превратились в «жеводанские». Именно так назвал их Фронсак, когда они встретили среди грозы переодетых в женщин солдат, напавших на двух несчастных местных жителей…
Затем они проехали деревню, как бы высеченную на склоне горы, с домами, впившимися в жесткую землю, словно клещи, стены и крыши которых были сделаны из камня. Дождь все не унимался, а сильный ветер только подхлестывал его. Увязая в грязи, они проехали мимо подростка в коричневой овечьей шкуре. Глаза мальчишки были такими же пустыми и ничего не выражающими, как и у двух лошадей, которых он вел. Казалось, ему не хватало жизненной силы, когда он провожал их взглядом, повернув свою огромную голову, и изобразил полугримасу-полуулыбку, обнажив крупные коричневые зубы, как у кролика.
Наконец они достигли поместья маркиза д'Апше. Заехав на подворье замка, путники встретились с дружелюбным стариком и его внуком, которые тут же предложили просушить их промокшие вещи. Мани сразу же отказался, как он отказался переодеться во что-либо чистое и сухое из гардероба маркиза. Пришлось пояснять, что статус Мани – это далеко не статус слуги. Затем их поселили в комнате – в доме нашлась только одна подходящая комната, в которой можно было разместить их обоих. И, опять же, поскольку Мани не был слугой, и речи быть не могло, чтобы поселить его с простолюдинами. Когда гости наконец освоились и шевалье подобрали домашнюю одежду – на время пока высохнут его вещи, – им предложили посетить часть замка, которую хозяин пытался привести в жилое состояние. После этого гости отдыхали в огромной странной комнате, наполненной гулким эхом, которое множило каждое слово, звон посуды и малейший звук. В неровном свете, который давали свечи и горевшие в камине поленья, среди теней, плясавших на стенах и под темными балками потолка, они сидели в креслах со странным ощущением чьего-то невидимого присутствия и поддерживали длительную, неугасающую беседу, начатую неутомимым маркизом.
Клод Алоиз д'Апше с полуулыбкой на губах с несколько вызывающим, эпатажным видом объявил, что ему уже давно исполнилось семьдесят (официально это случилось пять лет назад).
Тома, единственный внук маркиза и на сегодняшний день последний, носящий его имя, был почти в четыре раза моложе своего деда.
Глядя на них двоих, Грегуар де Фронсак не мог сказать, который из них был более пресыщен жизнью: старший из-за своей непоседливой общительности, неожиданно порожденной его очень благородным и очень провинциальным уединением, которое время от времени нарушалось редкими событиями, или молодой со своим необузданным любопытством, проявляющимся в восхищении и любовании.
Шевалье старался быть любезным с обоими хозяевами, которые, очевидно, были неплохими людьми и, без сомнения, разбились бы в лепешку, лишь бы их гости остались довольны. Они с готовностью соглашались с любым их утверждением и с удовольствием отвечали на любой вопрос. Дед и внук понимали, что путники провели тяжелый день, пробираясь через остывшие горы, и, чтобы они не зевали и не отвлекались, хозяева позаботились об ужине, который способствовал восстановлению сил. И действительно, благодаря вкусным блюдам, ароматному вину и целительному теплу очага души гостей постепенно наполнились покоем.
От темного, переливающегося всеми оттенками рубина вина, которое Тома подливал, как только бокал опустошался, их тела налились приятной тяжестью, а мысли стали вялыми и текучими. Черная кровь отборного винограда заставила глаза молодого человека заблестеть, как, несомненно, и жажда другого рода, которую он пытался утолить, слушая любезные ответы гостя на вопросы, сыпавшиеся на того градом. Со стороны казалось, будто внук пытался помешать говорить старому маркизу после того, как тот разохотился и не мог остановиться.