— Ну чего ты, чего? — бормотал Гоша. — Ножик попробовать нельзя, да? Подумаешь, обиделся!
А Саше, и верно, стало обидно. Вот придет сюда Карп Иванович почитать свой журнал, а скамейка изрезана. Очень ему приятно любоваться Гошкиными упражнениями!
— Давай замазывай, — потребовал Коля. Он всегда поддерживал брата.
— Чем же это я замазывать буду?
— А чем хочешь!
Ребята и не заметили, как рядом оказался Карп Иванович. Он подошёл, всё понял, но молчал, только приглядывался к спорщикам. Потом сказал:
— Что, петухи, распетушились?
Ребята притихли.
— Да нет, — сказал Гоша.
— Мы так, — сказал Саша.
— Так — пятак, нет — монет, — усмехнулся Карп Иванович. Наверное, у него была такая поговорка. — Дело тут ясное. Что же ты, уважаемый товарищ Галошин, оставляешь свои росписи там, где не полагается?
«Уважаемый» он сказал, конечно, так, для иронии, насмешливо. Какой же Галошин уважаемый, если безобразничает?
— Ну вот что, — нахмурился Карп Иванович. — Ножик — в карман. И слушать мою команду. Будем работать. Дома у меня есть краска. Превосходная зелёная краска. Вам понятно, что мы будем делать?
Что же тут непонятного? Все понятно.
Карп Иванович послал Гошу за краской, кистью и замазкой. Потом повернулся к братьям:
— А вы, арбузики, молодцы.
Это он о споре с Гошей. Коле и Саше стало приятно, что Карп Иванович похвалил их. Они хотели ответить, но Карп Иванович продолжал:
— Разговаривал я про вас со Спиридоновым. Звонил ему. О детской площадке и лагере.
— А разве вы его знаете? — удивился Саша.
— Я, брат, всех знаю. А у этого бюрократа я, наверное, партий сто в шашки выиграл. Вот как! И не такой уж он бюрократ. Просто трудно ему. Ребят вон как много, и всех надо куда-то пристроить. Он обещал и о вас позаботиться. Если с площадкой не выйдет, в лагерь поедете обязательно. Так что пригодится, Коля, твой барабан, не сомневайся.
Глазёнки у Коли так и засияли. А Саша — он всё-таки постарше, посолиднее — сказал:
— Спасибо, Карп Иванович!
— Это не мне спасибо, это Советской власти спасибо, что она для вас лагерь приготовила…
Гоша принес всё, что было надо.
Краска в баночке казалась бархатной. Так и хотелось поскорее окунуть в неё кисть. Но сначала нужно было замазать Гошино «художество».
— Разминай замазку и заделывай, — распорядился Карп Иванович. — А мы посмотрим, какой ты работник.
Сухая замазка крошилась в пальцах. Гоша беспомощно оглядывался на Карпа Ивановича. А тот повторял своё:
— Мни, мни.
Наконец, замазка стала мягкой, податливой, как пластилин. Гоша начал вмазывать её в углубления вырезанные им самим. Замазка ложилась неровно бугрилась.
— А ты ножичком разравнивай, ножичком, — подзуживал Саша.
— У него два лезвия, любым! — поддакивал Коля.
Гоша пыхтел и злился.
— Ну, теперь можно и красить, — объявил Карп Иванович.
— Я! — сразу же бросился к кисти Коля.
— Нет, я! — закричал Саша.
— А я? — надулся Гоша.
Понятное дело, красить — интересно, всем хочется.
Карп Иванович навёл порядок:
— Вот эту половину покрасит Коля, а ту половинку — Саша.
— А я? — снова повторил Гоша, и губы у него скривились.
— Ага, сразу два удовольствия захотел? — заворчал Карп Иванович. — И резать, и красить… Ладно уж, уступлю тебе свою долю. Будешь спинку малевать.
Любо-дорого было посмотреть, как скамейка покрывалась нежной бархатистой зеленью. Сразу стало видно, какими грязными и некрасивыми были доски. Теперь-то уж никто не посмеет притронуться к скамейке ножиком.
Саша так и сказал Гоше:
— Теперь-то, Галоша, близко со своим ножом сюда не подходи.
Гоша сделал вид, что ничего не слышал. Чтобы задобрить Карпа Ивановича, он сказал:
— А можно всю беседку покрасить.
— Не только можно — нужно. Однако нам с вами не справиться. Вон какая она высокая.
— А мы… А я… — Гоша соображал, что бы такое сделать, чтобы Карп Иванович увидел его старательность.
— Это мы старших попросим, — сказал Карп Иванович и вдруг заохал: — Ох, Коля, ох!.. Ботинок-то зачем красишь?
На ботинке перестаравшегося маляра поблёскивало большое пятно зелёной краски. Коля принялся соскребать его и замазался пуще прежнего.
Гоша хохотал, Саша насупился: попадёт от мамы.
— Ничего, — успокоил Карп Иванович. — Передай кисть брату, пойдём со мной. Керосином мигом всё отмоется…
Когда они вернулись, Гоша уже докрашивал спинку скамьи. Саша топтался рядом и ворчал:
— Ровней мажь, не брызгай.