Конечно, Стругацкие знали, как много зла было сделано при реализации подобных рецептов. Поэтому они снабжают мораль предостережением: в деле общественной перестройки следует соблюдать принципы уважения человеческого достоинства, свободы и жизни; тень этического прагматизма, отступление от морали милосердия, оправдывание великими целями используемых средств заканчивается на практике отрицанием того, чего хотелось достичь.
Это предупреждение братья провозгласили уже в рассказе «Шесть спичек», оно прошло красной нитью почти во всем их творчестве. В рассматриваемой повести оно выражено с помощью параллелизмов в обоих мотивах. Аналогии заключены не только в новозаветных аллюзиях. В рукописи «ОЗ» эпизодически появляется Носов, а в дневнике ловец душ, Агасфер Лукич. Нет смысла излагать здесь подробности, но эти факты должны, видимо, подтолкнуть читателя к тому, чтобы он посмотрел на Носова по-другому — как на кого-то, столь же охваченного великой идеей, но не впадающего в грех фанатизма. Георгий Анатольевич даже во имя своего дела не соглашается на моральные компромиссы. Течение событий показывает, хоть это и сказано ясно, что сделка о его душе не была заключена…
Я думаю, мы можем вернуться к поставленным в начале рассмотрения вопросам. Сравнительно просто выяснилось, почему «Отягощенные злом…» (правда, теперь это название стало двузначным?) достаточно тяжело читаются. Будучи наполовину утопией, повесть не могла иметь четкого действия — ведь описание хлопот Носова имеет целью не развлечь читателя или дать характеристику Носова как литературного героя, а показать данную модель общества и проанализировать поставленную социологическую и моральную проблему.
Остается еще вопрос важности самого посыла произведения (если я правильно его прочитал).
Я лично сомневаюсь, что можно совместить подчинение людей воспитательным действиям в общественном масштабе и моральную чистоту. Ведь это первое всегда будет связано и с социотехническими манипуляциями, и с самоуверенностью манипулирующего. Что это именно он обладает истиной, что имеет право воспитывать. Не будучи политологом и историком, я не могу, конечно, должным образом раскрыть эту первоочередную проблему, но, кажется, можно согласиться, что именно демократия, об опасностях которой предостерегают Стругацкие в новейшей повести, не вызывает сомнений такого рода: она попросту позволяет людям править, как они хотят, не забивая себе голову тем, правильно ли они идут к идеалу.
С другой стороны, убеждение в пользе воспитания общества, в том, что «сознание определяет бытие…», всегда было первостепенным элементом русского и советского мышления о социализме со всеми историческими приключениями этого мышления…
Что ж… трудно удивляться тому, что Стругацкие сохранили веру в идеал, на котором они были воспитаны, — хотя в принципе всю свою жизнь посвятили борьбе с противоречиями этого идеала. Однако это не отменяет того факта, что в тот момент, когда уже многое указывало — разумно довериться стихийности развития человеческих обществ, и когда даже правящая элита советского государства уже попыталась привить в своей стране элементы этой стихийности, — Стругацкие неожиданно заняли позицию умеренного консерватизма, что, впрочем, им быстро поставили на вид; о реакции же обиженных националистических кругов легко было догадаться[108].
Наиболее ощутимый удар, однако, нанесла этой повести история. Через два года после публикации СССР перестал существовать, и сомнительно, что читатели «Отягощенных злом…» вообще еще интересовались проблемами будущего социализма, с таким вниманием рассмотренными в утопической части произведения.
События лета 1991 года лишили актуальности также и публицистическое содержание последнего, законченного в апреле 1990 г. произведения братьев — их сценического (sic!) дебюта, комедии «Жиды города Питера…». В нем Стругацкие выставили суровый счет подавляющему большинству своего поколения, «назвали рабов рабами»[109]. Замысел, на котором основана фабула, немного напоминает «За миллиард лет до конца света»: несколько пятидесятилетних интеллигентов получают повестки, предписывающие им прибыть «с документами и сменой белья» в определенные места города, что является очевидным преддверием ссылок или иных массовых репрессий. Повестки высылает таинственная «Социальная Ассенизация», их содержание указывает на различные «провинности» адресатов («Богачи города Питера…», «Жиды…», «Политиканы…»), отсюда легкий «фантастический налет» этого в принципе уже совершенно реалистического произведения. Все взрываются возмущением — и покорно упаковываются, обосновывая это «волей народа», невозможностью бегства и т. д. Спасения ищут в милиции, у «высокопоставленных» знакомых, даже в КГБ. Но никому и в голову не приходит проигнорировать повестку или вступить в противоборство. Подчинение любому распоряжению является для них чем-то обязательным, не подлежащим сомнению. Ничего не меняет осознание того, что это — конец перестройки, гласности, реформ, — ведь этого ожидали… Однако распоряжения будут отменены, а одновременно поколение двадцатилетних покажет, что оно не заражено рабством. Его представители побьют человека, который разносит повестки, — покажут властям, что они не останутся безнаказанными[110].
108
См.{{142}}, а также «Почту совета фантастики» в книге «В мире фантастики» (М.: Мол. гвардия, 1989), особенно на с. 234. —
110
Представители молодежи ведут себя так, как этого хотел бы Александр Солженицын, который феномену отсутствия сопротивления советского общества репрессиям посвятил обширные фрагменты «Архипелага ГУЛАГ» — напр., в главе 1 — «Арест». На связь «Жидов…» с размышлениями Солженицына обратил внимание Анджей Дравич{{152}}. —