Приложение. Еще о «Хромой судьбе»
Написание книги о современных писателях иногда бывает рискованным делом. Потому что появляются неизвестные до того факты, писатели комментируют свои давние произведения, переиздают их в измененных версиях и т. д. Книгу «Братья Стругацкие (очерк творчества)» я окончательно закончил в июле 1992 года, и с того времени «стругацкология» несколько продвинулась вперед. Я решил по мере возможности отслеживать появление новой информации, характеризующей и по-новому интерпретирующей творчество Стругацких, и время от времени сообщать о новостях любителям книг Стругацких.
В этом тексте я вернусь к известной польскому читателю пока только из 3 номера «Литературы в мире» за 1988 год повести «Хромая судьба», опубликованной в журнале «Нева» в 1986 году, а затем с 1989 издаваемой вместе с введенной в текст повестью «Гадкие лебеди» (постоянно под тем же названием, теперь уже общим: «Хромая судьба»).
Необходимость дополнения прежних рассуждений об этой повести стала жгучей с того момента, как Борис Стругацкий определил[112] время ее написания: с ноября 1980 по ноябрь 1982 гг. Этой информации не было в первом издании, которым я пользовался (результат требования тогдашней, еще советской цензуры).
Стоит также остановиться на художественных и содержательных последствиях решения включить в текст «Хромой судьбы» — в качестве написанной «в стол» главным героем, Феликсом Сорокиным, рукописи из «Синей Папки» — изданного еще в 1972 году на Западе «Времени дождя» (другое название — «Гадкие лебеди»). Это решение было принято относительно недавно. Скорее всего, только в 1987 году[113]. Ведь еще годом раньше, когда — как я уже вспоминал — первая версия «Хромой судьбы» печаталась в ленинградской «Неве», в качестве фрагментов «Синей Папки» появились фрагменты первой части другой, тогда еще не опубликованной, повести «Град обреченный». И, пожалуй, она была там более к месту с точки зрения свойственного этому произведению духа абсурда. Косвенная авторская характеристика своего «тайного» произведения, которую приводит Сорокин, и то, что о художественных амбициях этого писателя (между прочим, и по запискам о его ранних «Современных сказках») мы можем сказать, указывает именно на гротеск и абсурд.
Те, кто читал «Хромую судьбу», наверняка помнят, что авторы предприняли там игру с читателем, наделив главного героя, Феликса Александровича Сорокина, некоторыми элементами биографии Аркадия Стругацкого. Много фактов совпадает — военная служба, японистика, редактирование — кроме одного, принципиального: Аркадий не стал посредственным писателем-баталистом. А информированный об этой «специальности» Сорокина советский читатель начала восьмидесятых годов автоматически должен был подозревать его в конформизме, в том, что он полностью смирился с судьбой. Обычная, посредственная баталистика (вроде сценариев Сорокина) в 1982 году ассоциировалась прежде всего с повестями Юлиана Семенова или Александра Чаковского — воспевающими преимущество советского оружия или даже заслуги Иосифа Виссарионовича.
Таким образом, Сорокин является как бы иным, более худшим, но все-таки правдоподобным вариантом развития писательского таланта Аркадия. Как бы — так как опять же не до конца… Еретический интерес к фантастике, скрытые амбиции писать «не так, как требуется» позволяют увидеть в Феликсе Александровиче что-то вроде «зеркального отражения» братьев. То, что для них было литературной ежедневностью, для Сорокина является изредка реализуемой мечтой. С другой стороны, Аркадий тоже пробовал писать соцреализм.
112
Даты написания повести сообщены мне Владимиром Борисовым («Понедельник» (Абакан). — 1992. — № 15). —