Игра с биографией является лишь одним из смысловых слоев произведения. Кроме того, «Хромая судьба» — это реалистическая картина жизни советских писателей восьмидесятых годов и — как и «Гадкие лебеди» — социологическое исследование судьбы писателя в условиях диктатуры. Но она говорит о другом времени, представляет не мечты и постулаты, а жизненную прозу и пользуется иным творческим методом — по-другому использует возможности литературной фантастики.
Содержащийся в «Хромой судьбе» образ жизни советских писателей комментария не требует. Обращаю лишь внимание на мощь всех институтов надзора (редакции издательств и журналов, цензура, литературная критика), неустанно заботящихся об идеологической чистоте произведений, связанную с довольно комфортабельными условиями жизни каждого из творцов. Вот метод «кнута и пряника» в чистом виде!
Стругацким удалось ввернуть и пару истин о жизни советского общества конца эпохи Брежнева, неслучайно названной позднее «эпохой застоя». Тотальный балаган в экономике, коррупция, «засекречивание» почти всего (в те годы секретной была даже московская телефонная книга). Намеки на эти явления читатель мог заметить (правда, повесть дождалась публикации все-таки лишь в годы «перестройки») во внешне невинных упоминаниях: о том, что когда-то умели очищать улицы от снега, а теперь — несмотря на специальные снегоуборочные машины — всё тонет в снегу, о выездах целых университетов в деревню, на уборку овощей, об исключении профсоюзного работника за взяточничество, о беспокойстве одного из героев — Кудинова, что он разгласил существование «секретного» института[114]. Характерно также, что вся компания пьет до потери сознания[115].
Таким образом, Стругацкие, несмотря на то что условия того времени крайне этому не благоприятствовали, старались сказать правду времени методом малых фактов и узкого объектива. Сорокин говорит об анекдотах, мелочах, ежедневных делах — хотелось бы сказать — с некоторой нарочитостью: «Я говорю о глупостях, потому что не могу говорить о большем». Таким способом они провоцировали читателя домысливать это «большее».
Но одна проблема рассмотрена здесь глубже. Та самая, что и в написанных двадцатью годами раньше (с октября 1966 по сентябрь 1967 гг.) «Гадких лебедях» — истории оппозиционного писателя в фантастической тоталитарной стране, то есть истории Виктора Банева. Как может работать писатель в условиях диктатуры.
В момент написания повести о Сорокине эта проблема оставалась жизненной, но ее уже нельзя было решать так, как предлагали Стругацкие когда-то, в «Лебедях». Опыт второй половины семидесятых годов, когда было разбито диссидентское движение (подвергая непокорных интеллигентов различным репрессиям, а позднее вынуждая их покидать страну), доказал, что — вопреки выраженным в повести о Баневе надеждам шестидесятых годов — диктатура, располагая грубой силой, прекрасно может обойтись без знаний, которые несет интеллигенция.
Ноябрь 1982 г. — это месяц окончания работы над книгой и одновременно смерти Брежнева. Но ситуация изменилась не сразу. Юрий Андропов и Константин Черненко — преемники — несмотря на попытки упорядочить экономику, не подвергли ревизии брежневские методы проведения культурной политики. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в истории Сорокина господствующим настроением является — по крайней мере, до определенного момента — стабилизировавшаяся, тихая безнадега.
Переламывает ее лишь окончание, когда «вполне реальный мир» произведения оказывается «деформированным присутствием чуда»{{53}} (в соответствии с новой литературной программой братьев), а из этого чуда возникает совершенно практическое послание.
Вот — я напомню изложенное в моей монографии содержание произведения — Институт лингвистических исследований Академии наук СССР, куда правление Московского отделения Союза писателей направляет с рукописями своих членов, оказывается местом, где при машине, которая может предвидеть судьбу произведения, работает — он? не он? — сам Булгаков, покровитель гениев, о которых хотели бы забыть. Это он наконец наглядно убедит Сорокина, что его опасения об издании машинописи не имеют смысла, так как дело писателя — творить так хорошо, как он сможет, без оглядки на конъюнктуру, не распыляясь на пустые, пусть даже и тешащие самолюбие умозаключения. Убедит его также, что произведение будет закончено — и только в этом заключается настоящая радость.
114
История поэта Кости Кудинова, мафусаллина, «клетчатого пальто» получила развитие в сценарии «Пять ложек эликсира». —
115
С этими мотивами связан следующий анекдот: во время публикации истории Сорокина в «Неве» советская цензура периода «перестройки» могла снести критику «времен застоя», но зато — в связи с введением в СССР Михаилом Горбачевым частичного запрещения производства спиртных напитков и торговли ими — редакция журнала потребовала от Стругацких изъятия мотивов, связанных с алкоголем. Была произведена замена «водки» на «пиво», «пива» на «пепси», «вина» на «минеральную воду». (Я цитирую статью «Цензура» в «АНС-энциклопедии» // Понедельник. — 1993. — № 11.) —