Тогда Юрковский закрыл глаза. «Жить, — подумал он. — Жить долго. Жить вечно». Он вцепился обеими руками в волосы. Оглохнуть, ослепнуть, онеметь, только жить. Только чувствовать на коже солнце и ветер, а рядом — друга. Боль, бессилие, жалость. Как сейчас. Он с силой рванул себя за волосы. Пусть как сейчас, но всегда{{1, 603}};
— или метафорическое описание:
Я стал соображать, сопоставлять факты — если всю эту несуразицу называть фактами — и в конце концов пришел к заключению, что нахожусь, скорее всего, в гигантском ангаре для межзвездных кораблей. <…> Я словно забыл обо всех испытаниях, о своем фантастическом положении и вел себя совершенно так же, как запоздавший гость, который запутался среди чужих пальто в неосвещенной прихожей. Помнится, я даже брюзжал вполголоса, называя негостеприимных хозяев звездолета невежами{{1, 376–377}};
— по возможности, психологическое состояние при переживаниях столь драматичных, усложненных, что их нельзя назвать напрямую или даже охарактеризовать их переносным образом, писатели пытались выразить описанием внешности субъекта, коротким диалогом, вставками замечаний рассказчика, что приводило к некоторой похожести на развлекательную прозу воспитанных на бихевиористической психологии американцев:
В медицинском отсеке Моллар, дыша носом от боли, мазался жирной танниновой мазью. У него было красное лоснящееся лицо и красные лоснящиеся руки. Увидев Быкова, он приветливо улыбнулся и громко запел про ласточек: он почти успокоился. Если бы он не запел про ласточек, Быков мог бы считать, что он успокоился по-настоящему. Но Моллар пел громко и старательно, время от времени шипя от боли{{1, 590 — реакция на сообщение о неизбежной гибели корабля}}.
Эти приемы имели свои последствия для философского звучания концепции личностей персонажей. Они указывали на ее неоднозначные, иррациональные элементы, существование которых не признавали теории социалистического реализма — в соответствии с ними человек гораздо проще. И если, в конце концов, не удивительно, что никто не имел претензий к «Извне» (во-первых, «Шесть спичек», опубликованные в издательстве для детей, критика обошла молчанием, а во-вторых, героический «заяц», современный человек, еще далекий от идеала, возможно, и мог быть немного странным), то трудно понять, почему не было попыток атаковать «Путь на Амальтею» с этой стороны. Тем более что не прошло безнаказанно для Стругацких «преступление» гораздо меньшего калибра.
Я не раз пытался представить себе Человека Будущего, — писал в газете «Литература и жизнь» представитель «голоса народа», читатель-рецензент, — в воображении возникали образы высококультурных людей — влюбленных в науку и одновременно любящих и знающих искусство. <…> Я прочитал <…> «Путь на Амальтею» и теперь доподлинно знаю, какой он — герой грядущих веков. В кармане у человека XXI века технический справочник и словарь питекантропа. Вот как, например, разговаривает с персоналом звездолета его капитан Алексей Петрович Быков: «Знаете что, планетологи… Подите вы к черту!» <…> И вообще слово «черт» — самое распространенное в будущем. Им пользуются почти все грамотные люди,
— продолжал недовольный читатель, таким образом указывая на несомненную идеологическую ошибку Стругацких, допускающих — по его мнению — мысль о сохранении в XXI веке «религиозных пережитков». Окончание заметки также было любопытным:
Хочется искренне поблагодарить редактора издательства «Молодая гвардия» Б. Клюеву, которая не коснулась своим требовательным пером этих и других самородных слов, позволив авторам донести до нас живое дыхание будущего…{{72}}
Другой защитник идеала, автор письма в другую редакцию, написал яснее:
Познакомясь с научно-фантастическими рассказами и повестью А. и Б. Стругацких «Путь на Амальтею» (изд-во «Молодая гвардия», 1960), приходишь к печальному выводу, что люди будущего — это далеко не передовые люди, недостатки которых ни время, ни образование не исправили. Послушайте, как говорят герои повести: «Не ори на нее, козел! — гаркнул атмосферный физик Потапов». «Лопать захочет — придет». <…> «У него такая особая морда». Герои называют друг друга «извергами», «бездельниками»…{{69}}
Сразу же замечу, что все «крепкие» словечки автор вырвал из контекста, чаще всего шутливого.
Видимо, даже столь незначительное «отклонение» (обращение к обычной лексике) от быстро формирующейся нормы в столь деликатной теме «человека коммунизма» встретилось с острым осуждением не только полуанонимных «читателей», но и публикующих вышеупомянутые заметки редакций, а значит, и организаций, стоящих за ними. Можно вообразить себе раздражение братьев. Ведь их работе сопутствовала та же, что и у их коллег, главная цель. Как убеждают позднейшие высказывания Стругацких[25], сомневаться в искренности которых у меня нет ни малейших оснований, самым важным для них в то время было сконструировать правдивый образ коммунистического будущего и живущих в нем людей. Стремление к психологическому анализу своего настоящего не должно было противоречить хотя бы художественной футурологии, как это явствует из следующего рассуждения: