«Понедельник…» был прежде всего насмешкой над «реалистичным» пониманием фантастики и пародией на произведения «ближнего прицела» («на грани возможного») в их разновидности, посвященной науке. Формально это набор трех рассказов, «историй», повествование ведется от имени молодого ученого Саши Привалова, автора и послесловия тоже. В нем он исправляет «научные неточности» якобы описывающих его воспоминания Стругацких, вменяет им в вину частые в критике пятидесятых годов упреки или столь же стереотипно их хвалит. Заканчивает произведение почти обязательный в давних изданиях НФ «словарик сложных терминов».
«Истории» повествуют о том, как Привалов начинал работу в Институте, как в новогоднее дежурство был свидетелем важного эксперимента, как вместе с коллегами совершил открытие. «Понедельник…» напоминал бы, например, рассказы Немцова из сборника «Тень под землей» (1954), основанные на точно таком же приеме рассказа ученого о приключениях, связанных с работой, и другую заурядную научно-фантастическую продукцию пятого и шестого десятилетия, если бы не то, что все происходит в Академии наук СССР, в Научно-исследовательском институте… Чародейства и Волшебства, где предметами анализа являются свойства живой воды, Змей Горыныч, джинны, Кощей Бессмертный, роль вспомогательного персонала исполняют домовые, гномы, вампиры, Баба Яга и т. п., а светилом науки может быть «простой бывший Великий Инквизитор» Кристобаль Хозевич Хунта. Исследования проводятся серьезно. Привалов возглавляет вычислительный центр.
Столкновение этой «научности» и фабулярной схемы литературы «на грани возможного» со сказочной действительностью является основным источником комизма произведения. Кроме того, Стругацкие не пренебрегали ситуационным комизмом фарсового характера и легкой юмористикой. Благодатным предметом осмеяния была бюрократия, — у Института был административный директор, тупица, формалист и деспот Модест Матвеевич Камноедов, — и вдобавок Институт был расположен в захолустном районном городке, а потому милиция спокойно проводила следствие по делу использования неразменного пятака, а гоголевского Вия за пьянство сажали в каталажку.
Рыхлая конструкция и свобода в мотивации событий (в НИИЧАВО все может произойти) позволяли Стругацким рассказывать о многих интересующих их вопросах. Они спокойно решали головоломку на тему: «Объясняет ли тайну тунгусского метеорита гипотеза о том, что это был космический корабль инопланетян, живущих во времени, противоположном нашему?», хотя минутой до этого усаживали Привалова на машину времени, путешествующую по «мирам описываемого будущего», чтобы высмеять утопии и антиутопии фантастики.
Но среди затрагиваемых проблем были и важнейшие. И тогда юмор вытеснялся язвительной сатирической деформацией. Примером может служить история с экспериментами профессора Выбегаллы — карикатуры на сталинского ученого-афериста.
Амвросий Амбруазович свою карьеру сделал на труде «Основы технологии производства самонадевающейся обуви», хотя позднее оказалось, «что самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся пыли и сырости»{{3, 552}} — это явная отсылка к научным и хозяйственным аферам типа лысенковского «превращения озимой пшеницы в яровую». Выбегалло — дурак и невежда, но процветает благодаря неустанному напоминанию о своем правильном классовом происхождении (между прочим, он ходит «в валенках, подшитых кожей, в пахучем извозчицком тулупе»{{3, 499}}, ковыряет в зубах и т. д.), он безупречен бюрократически, формально и доктринально, искусно подчеркивает свое образование, постоянно вкрапляя в свою речь фразы (зачастую совершенно не по теме) на французском языке[56], который, словно сторонник пресловутого марризма, называет диалектом{{3, 501}}. Он регулярно пользуется идеологическим шантажом: свои идеи «он пробивал всячески, размахивая томами классиков, из которых с неописуемым простодушием выдирал с кровью цитаты, опуская и вымарывая все, что ему не подходило»{{3, 500}}, а на критику отвечает обвинениями в «нездоровом скептицизьме», в «недоверии к силам природы, к человеческим возможностям», в провокации, «от которой за версту разит мальтузианством, неомальтузианством, прагматизьмом, экзистенцио… оа… нализьмом»{{3, 545}}.
Концепция Выбегаллы основана на прямо пропорциональной зависимости между удовлетворением материальных и появлением духовных потребностей человека — достаточно удовлетворить первые, чтобы люди сами по себе или после легкого «окультуривания» средствами пропаганды доросли до идеала. В «Хищных вещах века» показано общество, которое спроектировал бы Выбегалло. В «Понедельнике…» поэтика гротеска позволяет полемизировать с такой концепцией общества с помощью всего двух ярких образов, а именно: созданного Выбегаллой искусственного человека, «неудовлетворенного желудочно», который после обжорства, достойного Гаргантюа, — пожирания двух тонн селедочных голов, вместо того, чтобы стать «исполином духа» и бесконечно счастливым сверхчеловеком, попросту лопается, и экспериментом с «универсальным потребителем», то есть с «громадной отверстой пастью, в которую, брошенные магической силой, сыплются животные, люди, города, континенты, планеты и солнца»{{3, 546–547}}.
56
Пристальное рассмотрение французских фраз Выбегаллы показывает, что они позаимствованы из «Войны и мира» Л. Н. Толстого, на что одним из первых обратил внимание Роман Арбитман. —