О том, как возникла первая повесть Стругацких «Страна багровых туч», советский критик, специализирующийся в области научной фантастики, Вл. Гаков писал:
Когда в середине пятидесятых годов два молодых человека, братья — лингвист и математик, запоем читавшие научную фантастику, в споре с такими же энтузиастами пожаловались как-то на отсутствие хороших книг, они в ответ услышали «провокационное»: «Критиковать-то легко, а попробуйте, напишите сами!» Братья приняли вызов…{{35}}
Принимая во внимание тот факт, что повесть была написана в 1956 году, а ее подробный план был разработан годом раньше, — датой принятия вызова (конечно, если эта история подлинна)[12] можно считать именно 1955 год. Но даже если это легенда, многочисленные позднейшие выступления Стругацких не оставляют сомнения в том, что «Страна багровых туч» имела программный характер. Это была повесть, написанная «против…», выражение недовольства состоянием этого вида литературы.
А впрочем… каким было это состояние? Что Стругацким могло не нравиться в советской фантастике сороковых и первой половины пятидесятых годов (а именно она могла быть предметом критики братьев)?
Какое место занимала фантастика вообще, а научная в особенности, в советской литературе соцреалистической системы?
Виды фантастики, не опирающиеся на рациональную концепцию действительности, не признавались. Современная сказка (фэнтези) и фантастика ужасов не развивались в СССР, последняя даже была, наравне с порнографией, ходульным доводом упадка литературы Запада. Развлекательная НФ (напр., «space opera») стала жертвой общей неприязни к развлекательной литературе. В то же время о фантастике, могущей иметь познавательную ценность, было два мнения.
Умерший в 1933 году Анатолий Луначарский, сторонник утопической литературы, считал, что развитие писательской деятельности такого рода «открывает доступ элементам, строго говоря, выходящим за формальные рамки реализма, но нисколько не противоречащим реализму по существу, потому что это не уход в мир иллюзии, а одна из возможностей отражения действительности, — реальной действительности в ее развитии, в ее будущем»{{82, 498}}. Соответствие должным образом насыщенной идеологически социологической фантастики, представляющей будущее, теории и практике ортодоксального социалистического реализма[13] не подлежит сомнению. «Действительность не дается глазу. А ведь нам необходимо знать не только две действительности — прошлую и настоящую, ту, в творчестве которой мы принимаем известное участие. Нам нужно знать еще третью действительность — действительность будущего»{{58, 419}}, — заявлял в 1935 году Максим Горький.
Партийное руководство признало эту истину, однако, лишь после XX съезда КПСС в 1956 году, а точнее, после выхода первой большой коммунистической утопии, «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова (1957). До этого о «научной фантастике» как правило думали иначе: вменяли ей в вину «первородный грех» — то, что она не была реалистичной, то есть не показывала того, что действительно существует. Воинственное мышление 1934–57 годов не видело в литературе третьей возможности, кроме реализма и антиреализма. Результатом было торможение развития вида.
Эволюция научной фантастики в России — как и во всем мире — проходила под знаком Жюля Верна и Герберта Уэллса и двух распропагандированных ими литературных течений: технологической утопии, основанной чаще всего на описании необычного изобретения, зачарованной возможностями науки и техники, и социологической утопии, обеспокоенной обычно будущим общества. Оба эти направления — особенно второе — прошли долгую эволюцию, но лишь во второй половине девятнадцатого и в начале двадцатого века в творчестве вышеназванных писателей приобрели художественную форму приключенческого (или иного) рассказа или повести. Среди русских писателей XIX века, интересовавшихся этой областью, обычно называют имена князя Владимира Одоевского, литературного критика и философа, автора повести «4338-й год. Петербургские письма» (1840), и Николая Чернышевского, который в свой программный роман «Что делать?» (1863) ввел утопическую главу. На переломе веков научно-фантастической литературой увлекались российские символисты, прежде всего Валерий Брюсов, который в довольно мрачных видениях «Республики Южного Креста» и «Земли» (1907) выражал свойственное интеллектуальной атмосфере тех лет беспокойство о судьбе европейской культуры, которой, с одной стороны, угрожал расцвет тоталитарных идеологий, а с другой — дегенерация. Но у истоков советской НФ стоит не он, а Константин Циолковский, который имел обыкновение излагать свои научные идеи о полетах в космос в форме слегка беллетризованных рассказов, в которых основные научные и технологические факты могли быть удобоваримее (устами героев, а не в виде математических формул) описаны, а прежде всего, показаны, и деятель революционного движения, сначала соратник, а позднее — идейный противник Ленина, критикующий марксизм с позиции философии Маха и Авенариуса, один из руководителей художественной группировки Пролеткульт, Александр Богданов. В 1908 году он издал выдержавшую несколько переизданий после 1917 года социальную утопию «Красная звезда», в которой создал образ социалистического общества на Марсе.
12
1956 год как год написания повести называет Аркадий в интервью «Фантастика всегда актуальна»{{34}}, а в беседе братьев на страницах ленинградского журнала «Аврора»{{33}} говорится о начале работы над повестью в 1955 году. Однако в другом интервью Аркадий о происхождении «Страны…» вспоминает следующее:
Честно говоря, я сам уже не могу отличить в этой истории правды от вымысла. И вот, если верить нашей семейной легенде, дело было так. Тогда, лет двадцать назад, я был профессиональным переводчиком с японского, брат — астрофизик. Однажды мы с ним и с моей женой гуляли по Невскому проспекту. Как раз в это время вышла книжка одного украинского фантаста, на редкость слабая. Мы с братом разругивали ее, как могли. Жена шла в середине, слушая, как мы изощрялись. Наконец терпение ее лопнуло. Критиковать все могут, сказала она, а сами, поди, и такого не напишете. Нас, разумеется, взорвало: да не вставая из-за стола… Кажется, заключили пари. Сколько времени писали — не помню. Полкнижки — я, полкнижки — Борис, потом состыковали эпизоды, убрали накладки и понесли рукопись в издательство. К нашему удивлению, через год роман напечатали{{32}}.
Книга, о которой вспоминает А. Стругацкий, скорее всего «Аргонавты Вселенной» Владимира Владко (Ростов-на-Дону, 1939), которая в переработанном виде вышла в Москве в 1958 году. Действительно, местами она чрезвычайно наивна. Доказательством того, что речь шла об этом романе, является то, что некоторые эпизоды «Страны багровых туч» (атака космического излучения, события сразу же после посадки) несомненно являются полемической аллюзией на аналогичные сцены из книги Владко. О меньших аллюзиях я и не упоминаю…
Но если речь действительно шла об «Аргонавтах…», то «Страна багровых туч» могла быть написана лишь в 1958 году. —
В беседе с переводчиком этой книги Борис Натанович приводил следующие даты: повесть задумана в 1955 году, а написана в апреле 1957 года. Противоречие с датой выхода книги В. Владко можно объяснить следующим образом. Выходные данные «Аргонавтов Вселенной» гласят: «Сдано в набор: 2.8.1956. Подписано к печати: 22.3.1957». Аркадий Натанович в это время уже работал редактором, правда, в другом издательстве, но был знаком, например, с К. Андреевым, редактировавшим фантастику в Трудрезервиздате, где и вышла книга Владко. Братья могли познакомиться с текстом «Аргонавтов…» еще в рукописи. —
13
Напр., стандартная повесть тридцатых годов Федора Панферова «Бруски» местами живо напоминает утопию. —