Не лишенный политической окраски уход Жемайтиса и Клюевой, замена их сначала Юрием Медведевым, а позднее Владимиром Щербаковым имела такие последствия: сначала количество издаваемых фантастических книг катастрофически упало — за всю вторую половину семидесятых издательство опубликовало немногим больше десятка позиций[66]. Даже альманах «Фантастика» перестал выходить регулярно. В начале же восьмидесятых годов, когда продукция редакции достигла количественного уровня лучших времен, оказалось, что прежний состав авторов заменен новым. Добавлю, что в то же время в кругу любителей фантастики распространилось мнение о шовинистическом, великорусском и антисемитском облике «Молодой гвардии». Если это правда — а из других источников известно, что антисемитизм, традиционно сильный на Украине и в России, после 1967 г. (разрыв дипломатических отношений с Израилем) еще больше вырос, — то на издательские несчастья Аркадия и Бориса Натановичей можно посмотреть еще с одной точки зрения.
Наконец, нужно вспомнить о факторе, который в интересующий нас период также оказывал влияние (хотя, может быть, не самое большое) на профессиональную ситуацию Стругацких: на столь резко сократившемся и тесном издательском рынке появилась конкуренция — писатели, которые дебютировали одновременно (или немного позднее) с братьями, однако только в семидесятые годы приобрели более сильные позиции. Я имею в виду Дмитрия Биленкина, Кира Булычева, Сергея Снегова, Владимира Михайлова и других.
Как уже говорилось, где-то на переломе 1968 и 1969 годов Стругацкие решили «притаиться» и на примере классической для научной фантастики темы «контакта» заняться чем-то менее раздражающим власть. Соответственно, и в их теоретических высказываниях термин «научная фантастика» (столь горячо отрицаемый в самом начале периода «бури и натиска») становится опять употребляемым — таким образом кристаллизуются литературоведческие взгляды братьев, актуальные в главном срезе, по крайней мере, до 1980 года. Тем более стоит их реконструировать, что связь программотворчества с писательством у Стругацких довольно сильна. Например, еще в самый разгар борьбы, в начале 1967 г., они утверждали:
В наше время задача литературы, как нам кажется, состоит не только в исследовании типичного человека в типичной обстановке. Литература должна пытаться исследовать типичные общества, то есть практически — рассматривать все многообразие связей между людьми, коллективами и созданной ими второй природой. Современный мир настолько сложен, <…> что эту свою задачу литература может решать только путем неких социологических обобщений, построением социологических моделей{{11, 296}}.
А разве картины в «Сказке о Тройке» или «Гадких лебедях» нельзя рассматривать как гротескные модели выродившейся бюрократии или напряжения между интеллигенцией и диктатурой?
Так что, в общем, теперь писатели — как и в манифестах 1964 и 1965 годов — заявляли, что основным критерием фантастичности произведения является введение в представляемый им мир элемента «необычного, небывалого, невозможного» и что основным заданием фантастики является — как и для любой другой литературы — отражение человека и мира. Новостью было лишь дальнейшее деление фантастической литературы — на рассматривающую связи человека и социума «реалистическую фантастику» и исследующую отношения человека и природы «научную фантастику». «Реалистическая фантастика» по мнению писателей сопровождает «нормальную» литературу с самого ее начала. Обе линии выходят из мифа, то есть первобытного способа мышления, объединяющего в себе совокупность знаний древнего человека о мире, и до момента кристаллизации реалистической эстетики эти линии остаются нераздельными. После этого и до наших дней к «реалистической фантастике» обращаются в двух случаях: если произведение рассматривает классические «вечные» темы литературы, обычно решаемые средствами реализма, то его автор вводит фантастический элемент для достижения особой эмоциональности, лапидарности, воздействия на читателя — то есть фантастика здесь является sensu stricto художественным средством; если же задачей произведения должен быть взгляд на стоящие перед обществом сегодняшние новейшие проблемы, которые «литература главного потока», «мейнстрима», еще не успела распознать, оказывается, что лишь фантастика является писательским орудием, позволяющим исследовать эти вопросы.
С помощью приема фантастики, — писали Стругацкие, — реалистическая литература в наше время взялась за проблемы, которые ранее никогда перед нею не стояли: за проблемы, связанные с философией природы, за проблемы познания, за рассмотрение тенденций развития Ее Величества Науки. Контакты человечества с иными цивилизациями, кибернетизацию общества, моральные аспекты вмешательства в святая святых человеческого организма и множество иных аспектов взаимоотношения человеческой личности с обществом и природой, ставших ныне актуальными, насущными, животрепещущими, литература, видимо, вообще не может пока рассматривать без применения приема фантастики{{20, 4}}.
66
Историю «фантастической» редакции «Молодой гвардии» я рассказываю так, как ее видят Стругацкие, прекрасно понимая, что авторы были не в ладах с издательством{{48, 60}}. Однако их точка зрения была подтверждена другими свидетельствами, когда я уточнял ситуацию в СССР, а также некоторыми фактами (о части из них речь будет впереди), такими, например, как опубликованная 12 июля 1988 г. в газете «Книжное обозрение» библиография серии «Библиотека советской фантастики», в которой издательство публиковало современную фантастику. В списке авторов книг за 70–80-е годы очень много малоизвестных фамилий, а количественные данные также подтверждают тезис об уменьшении публикаций. —