За последний месяц в Эйсенбург стали приходить громоздкие тяжелые ящики, тотчас по приказанию Корнелиуса вносившиеся в лабораторию. Здесь он сам раскупоривал и разбирал их.
Наконец, в один вечер, безо всякого предупреждения, к подъезду замка подъехала почтовая карета, почтальон Фриц соскочил было с козел, чтобы открыть дверцы, но его опередил высокий седой старик, сидевший на запятках.
Дверцы растворились, и на землю спрыгнул, не касаясь подножки, так давно ожидаемый и уже заранее возбуждавший такое любопытство новый хозяин Эйсенбургского замка.
Ступив на землю, он тотчас обернулся к карете и помог выйти высокой, стройной даме, закутанной с головой в черную кружевную мантилью.
Корнелиус Фан дер Вальк встретил их глубоким поклоном и впереди них взошел в подъезд замка.
За прибывшими гостями последовал и дворецкий Шмит, с любопытством осматривая фигуры своих новых хозяев и изредка с некоторым недружелюбием взглядывая на молча шагавшего рядом с ним старого слугу, который не счел даже нужным хотя бы кивнуть головой представителю владетельного герцога…
Приезжий господин был высокого роста, строен, подвижен, походка его отличалась изяществом, а при первом взгляде на его красивое, молодое лицо дворецкий Шмит признал в нем истого аристократа. Небольшая подстриженная черная бородка и слегка закрученные усы оттеняли красиво очерченные губы, из-за которых при улыбке, с которой ответил он на поклон Фан дер Валька, сверкнули два ряда белых блестящих зубов. Костюм прибывшего господина отличался некоторой странностью и напомнил старому дворецкому старинные портреты замковой галереи: там, на этих портретах, бароны и рыцари были изображены в бархатных, плотно обхватывавших стан, супервестах, коротких мантиях и шляпах, украшенных перьями, - такой же почти костюм был надет и на незнакомце, шедшем теперь впереди дворецкого по коридору Эйсенбургского замка.
Рядом с ним шла молодая, судя по походке, дама, лица и фигуры которой нельзя было рассмотреть благодаря окутывавшей ее мантилье.
К удивлению Шмита, вновь прибывшие прежде всего прошли в портретную галерею и в течение целого получаса переходили от одного портрета к другому. И новый хозяин Эйсенбургского замка, подобно Фан дер Вальку, долго простоял перед портретом благородного рыцаря Вальтера и, уходя от него, поднес руку к полям своей шляпы и кивнул головой, как бы прощаясь со своим старым знакомым.
«Не вынет ли и этот креста? - подумал старый Шмит. - Может быть, и он считает себя знакомым благородного рыцаря и сейчас начнет с ним разговаривать?..»
Но приезжий господин до сих пор не сказал ни одного слова и только уже при выходе из портретной галереи неожиданно остановился и обратился к дворецкому:
- Вы будете входить в замок не иначе, как всякий раз по особому зову. Теперь вы свободны, но не должны отлучаться из замка. Вообще, я хочу, чтобы вы имели как можно меньше сношений с жителями Эйсенбурга. Ваша жена будет прислуживать госпоже. Согласны вы на эти условия?..
- Как угодно будет вашей светлости! - пробормотал Шмит.
- Я не светлость, - спокойным тоном ответил тот. - И если кто-нибудь спросит вас об имени нового обитателя замка, вы можете сказать, что его зовут кавалером Лакруа. О лошадях будет заботиться Люсьен.
Указав при этих словах на лакея, кавалер Лакруа вышел вместе с Фан дер Вальком и неизвестной госпожой, имени которой он не счел нужным упомянуть старому дворецкому.
Вечером, с теми же лошадьми, которые привезли кавалера Лакруа и его спутницу, Корнелиус Фан дер Вальк уехал неизвестно куда, и новые обитатели замка остались одни.
Давно ожидаемый факт их водворения наконец совершился.
ГЛАВА III
Несмотря на ясно выраженное желание кавалера Лакруа, Шмит тотчас, как только представилась возможность, урвался в Эйсенбург, чтобы удовлетворить любопытство нетерпеливо ожидавших его деревенских жителей,
По обыкновению, он прежде всего направился к священнику. Весть о том, что пришел дворецкий из замка, мигом облетела деревню, и через несколько минут в маленьком зале и около дома священника уже толпились любопытные. Сам достопочтенный пастор, несмотря на всю свою обычную сдержанность, казался взволнованным. Он беспокойно ерзал на своем широком кожаном кресле, поправлял свои очки, перекладывал с места на место табакерку и платок и каждую секунду перевертывал зачем-то листы толстой, обшитой в пергамент, лежавшей перед ним старинной книги - той самой книги, в которой он показывал Шмиту изображение креста, принадлежавшего Корнелиусу Фан дер Вальку.