– Не гневайся, князь, что мало взял с басурманина, – лебезил перед Олегом пронырливый тиун, – товар уж больно бросовый был. Почитай, два года лежал в закромах.
– Пустое, Аксён, – махнул рукой Олег, мысли которого были совсем о другом.
В переходах терема Олег столкнулся с сестрой Вышеславой, спешащей куда-то. По лицу сестры Олег догадался: что-то случилось в женских покоях.
– Мати наша рыдает не переставая, – поведала брату Вышеслава. – Похоже, по отцу нашему убивается. Я говорю ей, что нельзя так по живому плакать, беду накликать можно, а она меня прочь гонит. И Регелинду гонит от себя, и Ярослава…
Олег задумался. Ему показалось странным, что выдержка вдруг изменила Оде. Может, отец сказал ей что-нибудь обидное при прощании? А может, это барон Ульрих что-то наговорил Оде втихомолку? Вечно этот немчин объявляется не ко времени!
К обеду Ода не вышла из своих покоев.
В трапезной сидели Олег, Роман, Вышеслава и Ярослав. Впервые за княжеским столом было так пусто и неуютно. Ярослав ел молча, не поднимая головы. Вышеслава сидела невесёлая, почти не прикасаясь к яствам.
– Эдак будешь вкушать, сестрица, бёдер-то не нарастишь, – обратился к Вышеславе острый на язык Роман. – За что парни-то на вечёрках тебя хватать станут, а?
Вышеслава вскинула на Романа гнвные глаза:
– А тебе бы токмо нажраться до отвала!
Челядинки, видя царящее в трапезной мрачное напряжение, бесшумно и быстро скользили по деревянному полу, уносили одни блюда, приносили другие.
Неуёмный Роман принялся подтрунивать над старшим братом:
– Что же ты, светлый князь, голову повесил? Не отведал почти ничего. Иль нынешний кус не на княжий вкус?
Олег промолчал, лишь холодно посмотрел на Романа.
Роман опять повернулся к Вышеславе:
– Почто матушка не обедает с нами? Нездоровится ей, что ли?
– Недомогает она, – сухо ответила Вышеслава.
Служанки принесли горячее говяжье жаркое. На какое-то время в трапезной повисло молчание, нарушаемое лишь чавканьем Романа и стуком костей об пол, которые он бросал собакам.
Ярослав поднялся со стула и попросил разрешения у старшего брата удалиться в свою светлицу. Олег кивком головы позволил Ярославу покинуть трапезную.
Роман подозрительно взглянул на Олега, потом на Вышеславу и спросил с усмешкой:
– Вы, часом, не поругались?
– Ешь своё мясо, – бросила Вышеслава Роману. – Не отвлекайся.
– А ты почто не ешь?
– Не хочу, чтобы парни меня за бёдра лапали!
Роман прыснул в кулак.
Неунывающий бесёнок жил в нём. Не умел Роман долго кручиниться, а без шуток и прибауток и вовсе жить не мог. Из всех сыновей Святослава один Роман красотою уродился в мать, но и пересмешник был таков, каких поискать. Этим Роман вышел в отца.
Роман схватил Вышеславу за руку, едва та встала из-за стола:
– Куда ты, сестрица? А у светлого князя позволения почто не спросила?
– Пусти, Ромка! – попыталась высвободиться Вышеслава. – Слышь, пусти!
– Поклонись князю, тогда отпущу, – засмеялся Роман и подмигнул Олегу.
Однако старшему брату было не до смеха.
– Роман, – сурово произнёс Олег, – не балуй!
Роман отпустил Вышеславу и вновь принялся за жаркое с таким видом, будто ничего не случилось. Он знал, в каких случаях Олегу не стоит прекословить.
Вышеслава направилась к дверям, обойдя лежащих на полу собак. Походка у неё была лёгкая и немного величавая. Вышеславе было пятнадцать лет, но держалась она по-взрослому и во многом старалась подражать своей любимой мачехе. Вот и сейчас на Вышеславе было надето длинное белое платье, как у Оды, с узкими рукавами и глухим воротом. Голова её была покрыта белым саксонским убрусом[59], поверх которого была наброшена тонкая прозрачная накидка, скреплённая на лбу серебряным обручем.
В дверях Вышеслава задержалась и, обернувшись, бросила на Олега благодарный взгляд. В стройной фигуре Вышеславы уже явственно угадывались приятные мужскому взгляду округлости. Это особенно подчёркивалось её узким платьем.
Олег поймал себя на этой мысли и слегка смутился в душе, словно невзначай подглядел за обнажённой сестрой. А ведь всего несколько лет тому назад он, Роман и Вышеслава, бывало, засыпали в одной постели и даже вместе ходили в баню.