Внезапное решение Ждера, принятое им в грозу и ливень, было не случайным — единственная забота не оставляла его с самого начала пути. Отец Амфилохие в своих наставлениях предупреждал его, что самым трудным делом будет переправиться через Дунай и проникнуть в царство султана Мехмета. Тут необходима чрезвычайная осторожность, иначе попадешь в беду.
И вот теперь он, может быть, без всякой нужды навлек на себя опасность, от которой его предостерегали. Ежели бы он очутился среди врагов на суше, где ногам есть твердая опора, а руке есть где размахнуться, еще куда ни шло! А так сам полез в ловушку, очутился на этом пароме среди бурлящих вод Дуная. На миг ему вдруг даже стало смешно — в какое трудное положение он сам себя поставил! Где-то в душе смеялся и демон его. Когда конюший почувствовал, что оказался в опасности, он очертя голову ринулся в омут неизвестности, надеясь как-нибудь выбраться из него.
Он вдруг стал кричать, срывать с себя одежду и башлык, словно намереваясь бросить их в воду. Еще не вполне догадавшись, в чем дело, Георге Ботезату кинулся к хозяину, схватил его за плечи, стараясь удержать.
«Что могли бы подумать эти нечестивцы, — размышлял Ждер, испуская ужасающие вопли, — если бы они сами обнаружили меня, а не я дал бы им обнаружить себя?»
Нет, ничего они не могут заподозрить, разве только что сочтут его и Ботезату молдавскими гуртоправами или даже хозяевами отары. Если разбойники турки переправились тайком через Дунай и учинили грабеж для своей личной выгоды, то им, конечно, нежелательно везти их с собою — гуртоправы или хозяева отары могут пожаловаться чиновникам султана, обязанным следить за тем, чтобы на их берегу Дуная царили мир и покой. А лучший способ избавиться от незваных гостей — столкнуть их веслами за борт.
Если же это не просто воры, а служители какой-нибудь крепости или порубежного булук-баши [64] и предприняли они свою вылазку на молдавский берег по обычаям войны, то тогда Ждер если и не лишится жизни, то может окончить ее за решеткой в темнице.
Он кричал неистово, чтобы привлечь внимание не только Ботезату. Он хотел обратить на себя внимание всех остальных, чтобы разобраться, кто такие эти люди. Окружающие не хватаются за кинжалы, ибо правоверные магометане милосердны к безумным. Они протягивают к нему руки, стараются успокоить. Что-то говорят на своем языке, а Георге Ботезату торопится ответить, в отчаянии хлопая себя по лбу.
— Замолчите, — распоряжается главный и проталкивается к чужакам. — Замолчи и ты, — приказывает он Ботезату, — ты еще не сошел с ума. А товарищу своему заткни рот, иначе овцы испугаются и прыгнут с парома. Стоит лишь одной броситься, вслед за ней кинутся в воду и все остальные. Держите его хорошенько, завяжите ему рот поясом. Когда прибудем в Исакчу, отведем его к судье.
Безумный тоже понял, что его крик может напугать овец и лошадей, и прежде, чем к нему успевают подойти и завязать ему рот, он сам засовывает себе в рот шапку, но острые его глаза зорко следят за всем, что происходит на пароме. Басурмане, которым велено утихомирить его, собираются выполнить приказ. Они стягивают с себя бурнусы (дождь уже стихал). Блестят их черные бритые лица, сверкают белые, как слоновая кость, зубы, рукава халатов засучены по локоть. Они начинают ощупывать и обыскивать Ждера с ног до головы, особенно тщательно роются в поясе. Ждер раскинул руки, поняв, что они ищут. Георге Ботезату взял у него шапку, которая уже была не нужна: безумец теперь молчал. Порывшись у Ждера за пазухой и не найдя ничего, магометане повернулись к Ботезату. Тогда безумец снова завопил и, вырвав шапку из рук своего спутника, опять заткнул себе рот. Оба арапа рассмеялись над тронутым, встряхнули своими курчавыми головами, так что блеснули серьги в ушах, — и стали тщательно обыскивать Татару. Когда они крикнули своему старшему, что ничего не нашли, тот рассердился:
— Как это вы странствуете, ничего за душой не имея?
— О почтенный начальник, — сокрушенно ответил Георге Ботезату, — было у нас несколько веницейских золотых, но сегодня мы повстречали служителей подобного солнцу светлейшего султана Мехмета.
— Очевидно, это были люди Джафара, — заметил чауш. — Кто был у них старшим? Чернобородый с изувеченной левой рукой?
— О нет, почтенный начальник. Старшим был муж седой как лунь. Муж, боящийся бога, ибо он сохранил нам жизнь.
— А на что ему ваша жизнь? — развеселился турок.