— Старшина Кэлиман, здесь он, этот человек? — спросил конюший Маноле.
— Здесь, — кивнул старик. — Я позаботился, чтобы мои люди привели его на заре. Он крепко связан, и рот у него заткнут кляпом. Оставили мы его на попечение служителей твоей милости. Лазэр Питэрел запер его в подвале и приставил к нему стражу. Все сделано так, как я уже докладывал твоей милости.
— Да, верно, ты уже говорил мне, — заметил конюший с некоторым волнением. — Я думаю, не лучше ли было уведомить и господаря?
— А зачем? — вмешался Симион. — Сперва надо разобраться, в чем дело. Человек в наших руках — расспросим его.
— А мальчонка где?
— Мальчонка ждет на завалинке, — пояснил Кэлиман. — Сразу оробел, как ты велел ему задержаться. Больно шустрый, так что не удивлюсь, коли догадался, о чем речь. Ночью я как раз застал его, когда он болтал с тем человеком. Наговорил чужаку с три короба. Думал, что выспрашивает его, а на самом деле тот лукавец тянул его за язык.
— А ты, захватив этого чужака, не спрашивал его ни о чем?
— Спрашивал. Только держится он заносчиво, не хочет отвечать. Мол, заговорит, когда настанет время, и с тем, с кем положено.
Симион слушал стоя. Кристя расположился на кровати, ничуть не сомневаясь, что именно ему полагается лучшее место. Старики опустились на скамеечки, — конюший, по своему обыкновению, сразу, а Кэлиман медленно, со стоном, хрустя всеми суставами.
— Ну, хорошо, поглядим, в чем тут дело, — вздохнул Маноле Черный. — Не видать нам покоя с этими княжескими табунами.
Казначей Кристя счел нужным подойти к вопросу с иной стороны.
— Тварь сия, именуемая лошадью, — заговорил он, словно читал по книге, — тварь сия, честной конюший, любит пожары и войны, — стало быть, с ней жди беды. А так как она еще и ценный товар, то ее ищут и подстерегают лихие люди. Выходит, что и с этой стороны с ней беда.
Конюший Маноле перебил его:
— Все это нам известно, да легче от этого не станет. Прикажи, второй конюший, чтобы Лазэр Питэрел привел чужака.
Симион вышел. Старики сидели, глядя в землю. Казначей промурлыкал начало какой-то песни, затем застыл, уставясь на икону святого Георгия и ужасаясь ярости, с которой святой воитель поражал дракона.
Вскоре послышались голоса. Начальник стражи Питэрел втолкнул в избу чужеземца. Пленник сделал два быстрых шага и остановился, пытаясь выпрямиться.
Руки у него были связаны за спиной, а веревка, связывавшая их, была просунута под кожаный кимир [32].
— Честной конюший, — молвил он вдруг, поворачиваясь к Маноле Черному, — вели им развязать меня.
Конюший ничего не ответил. Сперва он внимательно оглядел пленника. То был простолюдин, но хорошо одетый и, должно быть, не робкого десятка. Глядел он безо всякого страха.
— Позови Ионуца Черного, второй конюший, — приказал старый Ждер. — Пусть посмотрит, тот ли самый человек.
— Начальник стражи Питэрел — низкорослый, чернявый, верткий, словно вьюн, — просунул голову в дверь.
— Дозволь сказать, честной конюший, — пояснил он, — Ионуц узнал его. Как только увидел, что мы выводим его из подвала, до того перепугался, что пустился бегом вниз, в долину.
— Подайте ему знак, чтобы явился сюда! — крикнул боярин, насупив брови.
Симион снова молча вышел. Вскоре трижды раздался зов бучума: ту-ту-ту.
Второй конюший возвратился и встал у стены, устремив невидящий взгляд на святого Георгия. Питэрел вышел. В открытую дверь видны были дозорные. Чужак осмотрелся. На его губах блуждала слабая улыбка, и старый Ждер грозно кашлянул.
Вскоре за бревенчатой стеной послышались торопливые шаги. Показался Ионуц. Щеки у него пылали, глаза бегали по сторонам.
— Это он? — сурово спросил старый Ждер.
— Кто он, папаня?
— Не смей вилять и хитрить! Отвечай: с этим чужаком беседовал ты ночью у костра на привале?
— С этим.
— Ты его узнаешь?
— Узнаю.
— Он выспрашивал тебя о наших конях и о Каталане?
Пленник рассмеялся.
— Дозволь сказать, честной конюший.
— Какие там дозволения? Что еще сказать? Помолчи. Пусть говорит парень. Этот человек тянул тебя за язык?