Глава четвертая
Уже шесть, и Доре пора здесь быть. Но разве когда—нибудь женщины бывают точными! Они становятся взыскательно точными лишь в том возрасте, когда это уже не столь важно для окружающих. И все же Дора должна была прийти вовремя, хотя бы из благодарности, что я устроил встречу так ловко, что Марин ни о чем не догадается.
Три дня канцелярского затишья — случай исключительный в моей служебной практике. Встаю, чтобы немного размяться, смотрю в окно — живут же люди! Живут себе нормально, выходят из магазинов, разглядывают витрины, куда—то спешат. Их рабочий день кончился, они снова превратились в пап и мам, в жен и мужей…
Счастлив тот, кто работает только с разными «входящими» и «исходящими». Вложишь в папку бумаги — и забудешь о них до завтрашнего дня. А я имею дело с людьми. И если даже мы расстаемся, они еще долго живут рядом со мной. «Хватит, идите своей дорогой, — ворчу я мысленно. — Разве вы не видите, что следствие окончено?» Но они отступают в сторону только тогда, когда их вытесняют новые дела и новые «подследственные».
Убираю со стола все бумаги, выхожу на улицу — и вижу Дору.
— Кое—как удалось вырваться от Марина, — сообщает она вместо извинения.
— А от его брата как удалось вырваться? Глаза женщины стреляют неприязнью.
— Вы за мной следили!
— Нет, случайное совпадение.
— Знаю я ваши совпадения!
— Давайте не будем здесь ссориться, на виду у всех. Молча переходим мост и сворачиваем на аллею, которая
тянется вдоль канала. Еще светло, но небо уже остыло, и фасады на другой стороне канала тонут в прозрачной тени.
— Так мы говорили о вашей встрече с Филипом…
— Мы увиделись случайно.
— Вряд ли: он вам звонил.
— Значит, за ним тоже следили?
— Это — наше дело, а меня сейчас интересует ваше.
— Звонил, это правда. Встретились на Орловом мосту.
— О чем вы говорили?
— Вон как вы за меня ухватились, — вполголоса, но довольно нервно произносит Дора. — Не вижу ничего плохого в том, что повидалась со старым другом.
— Плохо только, что вы не знаете точно, кто ваши друзья.
— У меня их не так много, чтобы не знать.
— И Филип среди самых верных?
— Этого я не говорила. Друг в самом обычном смысле слова.
— Однако во время нашего прошлого разговора, насколько я помню, вы выразили к вашему другу довольно искреннюю неприязнь.
— И здесь вы не точны. Презираю его, ничего больше.
— И это не мешает вам принять его приглашение и встретиться…
— Он ждет от меня небольшой услуги.
— А что это за услуга, в которой нуждается Филип?
— Денежная.
— И вы помогли?
— Нет. У меня нет возможности.
— Ясно.
Продолжаем идти по аллее вдоль канала, и она вдруг спрашивает:
— Есть у вас еще что—нибудь?
— Наверное, я отнимаю у вас время?
— Можно и так сказать.
— Но вы у меня сегодня уже отняли около часа, пока я вас ждал. Так что по крайней мере этот час вы должны мне вернуть.
— О, не беспокойтесь. Я только спросила.
Мы входим в сквер, где стоят несколько скамеек.
— Давайте посидим немного. Я просто валюсь от усталости.
— Посидим, — соглашаюсь я. — Тем более здесь, среди природы.
А природа, между нами говоря, довольно жалкая — с этим зацементированным каналом и редкой, общипанной травой. Но ведь мы забрели сюда не ради любовных объяснений. Садимся. Я произношу скучнейшим тоном:
— Прошлый раз вы заметили, что такие, как я, отравлены недоверием. Однако если мы отравлены им частично, то вы, извините, полностью.
— Возможно…
— И вам это помогает жить?
— Да, хотя бы избежать удара по лицу.
— Однако у меня такое впечатление, что, пока вы бережете лицо, вам грозит удар в спину.
Дора смотрит на меня, пытаясь понять, что я этим хочу сказать, но молчит. Я тоже некоторое время молчу, сосредоточенно затягиваясь сигаретой. Потом небрежно спрашиваю:
— Вы действительно считаете, что чем—то обязаны Филипу?
— Как же иначе? Сколько житейских уроков он мне дал!
— Может, передадите и мне крупицу этого опыта?