А потом был тот самый день.
День, когда всё изменилось.
***
Утро было самым обычным — если под «обычным» понимать подъем в четыре утра, скоростной поезд Смоленск—Москва, чашку кофе, больше напоминающую разбавленную гуашью тоску, и стеклянную дверь офиса, в которой я отражался как слегка опухший призрак в синей куртке.
Каждый раз, входя в офис, я автоматически втягивал живот, понижал голос на полтона и чувствовал себя молекулой азота, случайно забежавшей в ионный реактор.
Сегодня я вошёл особенно торжественно — как школьник, утаивший в портфеле жвачку. А там она — сидит за стеклянным столом, как Верховная богиня отделов продаж. Светлый пиджак, ноутбук, серьги, сияющие сдержанным золотом. Волосы уложены так, как будто их трогал сам бог минимализма, пока ждал вызова на совещание.
— Смирнов, — сказала она, не глядя, — почему ты без ремня?
Я замер. Мелькнула мысль, что она, возможно, ясновидящая. Или у нас на входе сканер, который проверяет не температуру, а наличие аксессуаров.
Опустил взгляд. Точно. Джинсы держались исключительно на силе духа и остаточном чувстве самоуважения. Ни ремня, ни перспектив.
— Откуда ты знаешь?
Она подняла глаза. Одна бровь — ввысь. Уголок губ — почти улыбка, но не для тебя, Матвей.
— Видно. Джинсы висят так, как будто ты в штаны навалил.
— Ну… да. Ремень остался в Смоленске. Вместе с гордостью, — пробормотал я, прикрывая зону бедствия папкой с заявками.
Она встала. Прошла мимо. От неё пахло утренним кофе без молока, планёркой и каким-то парфюмом, который не продаётся даже в самых богатых фантазиях сотрудников «Летуаля».
— Клиент на Патриках, — бросила она через плечо. — Адрес на почте. Возьми замерку и лети. Только не развались по дороге. И подтяни джинсы, а то заказчик может отказаться.
И ушла. А я остался стоять, как пес, которого выгуляли, но забыли дать кусочек мяса. Юленька умела всё: говорить без запятых, ходить без звука, раздавать задания так, что казалось — это ты сам вызвался.
Я вышел из офиса с красным лицом и чувством, будто забыл не только ремень, но и собственную идентичность. Под ногами шумела Москва.
Дальше — маршрутка. Водитель с лицом Сергея Шнурова на минималках. На зеркале болтается икона, веник и бейсбольная бита — стандартный набор московского святого покровителя пробок.
Патрики. Патриаршие пруды. Место, где люди не ходят, а дефилируют. Где кофе стоит как полноценный ужин в Смоленске, и где собаки выглядят богаче своих хозяев. Точнее, выглядят, как жёны этих хозяев.
Офис оказался стильным лофтом. Кирпич, металл, фикусы — всё, как в сериале про успешных людей, которые никогда не потеют. Меня встретил мужчина лет сорока в спортивках, с лицом ветерана клубной сцены.
— А, ты на окна? Заходи, у нас сквозит.
Классика. Начал замеры. Стена туда, проём сюда. Делаю вид, что разбираюсь в кирпиче, как будто учился на «кирпичного физика» в Гарварде. Записал, попрощался, вышел на улицу — и тут как началось.
Толпа. Машины. Миг, запечатленный в янтаре большого города. На обочине — Rolls-Royce, белый, как зубная паста для миллионеров. Стоит, будто собирается на бал. Водитель в перчатках замер рядом, как актер второго плана перед выходом звезды.
И звезда появилась.
Пайка.
То есть Пайлуша. Певица, которую я видел разве что в видео подборке «Лучшие платья, худшие решения». В жизни — высокая, губы как будто нарисованы на стекле, глаза спрятаны за очками стоимостью с мою годовую зарплату. Она переходила тротуар.
И тут — откуда ни возьмись — самокат. Красный. Сумасшедший. Несётся как пуля из пушки, за рулём — курьер с лицом студента, забывшего, что сессия уже завтра. Прямо на Пайку. Я подумал: «Ну нет, ну он же...», и тут же — бабах!
Певица в луже. Глянец — в грязи. Самокат в стороне, курьер — в панике. Народ ахнул. Кто-то достал телефон. Я остался стоять. Не потому, что герой. Потому что увидел — как из её сумки что-то вылетело. Маленькое. Чёрное. Брелок. С цепочкой. Упал рядом с решеткой ливнёвки и… не провалился. Повис. Как в кино, когда судьба даёт тебе шанс.
Никто не заметил. Только я.
Минут через двадцать Пайку забрала скорая, журналисты почти подрались за лучший кадр, толпа разошлась. Я подошёл к решётке. Присел. Взял брелок. Маленький, с красной кнопкой.
— Наверное, от Роллса, — шепнул я. — Или от чего-то поопаснее.
Огляделся. Все заняты. Москва живёт.
Сунул брелок в карман джинсов, которые держались исключительно на морально-волевых, и пошёл к метро.