Дан пошел вперед. Здесь ему знаком каждый камень. Полтора года назад в особняке графини Уваровой помещался ЦК левых эсеров. Здесь они собирались все — Мария Спиридонова, Камков, Колегаев, Майоров, Саблин… Полтора года — и никого не осталось. Утихомирились. Забыли, что Дана не укротишь. Вспомаят. Услышат.
Идет Даниил Беклемишев по переулку — метальщик. Так называли себя террористы «Народной воли». Метальщиком был в числе прочих и Александр Ульянов. Нынче судьба жестоко посмеется над их кланом. Один брат по-гиб от руки тирана как метальщик. Второй брат погибнет с руки метальщика…
Возле Капцовского училища, полосатой махины с башнями, остановился извозчик. Голоса. Дан сдержал шаг, сунулся в темную нишу, ощущая мокрыми лопатками холод камня через пальто. Сошли двое, нырнули в подъезд. Извозчик развернул клячу, копыта зацокали в сторону Тверской.
«Один брат от руки тирана, второй брат от руки метальщика — это я хорошо придумал, великолепно». Дан приободрился, акция приобретала историческую протяженность.
В переулке было тихо, темно и пустынно, будто вымер переулок пли притаился в ожидании — что будет завтра с восходом дня? Укладываются спать с тревогой и с неусыпной надеждой па перемены к лучшему. Что бы пи случилось, все, что ни делается, к лучшему. Так легче дышится.
— Гражданин, минутку, — услышал он вкрадчивый голос и вздрогнул — никого не видно, пусто, сунул руку в карман, к железу.
От кирпичного столба ворот отделилась фигура красноармейца.
— Что вам угодно? — холодно спросил Дан.
— Прикурить не найдется? — Я-ваша-тетя подошел вплотную, держа в руках светлый портсигар, и вполголоса сказал: — Загорского на собрании нет.
Дан с жаром выругался.
«Но ведь ты же к этому и стремился — оставить его в живых. Чем же ты теперь недоволен?»
— А где он?
«Он нужен мне не только живой, но еще и в моих руках».
— Насчет «где» уговора не было.
Дан выругался. Охватила злость. Второй промах с утра. Не забрал браунинг у Берты. Проворонил Загорского.
— А Ленин здесь?
— Где же ему быть, зде-есь, — уверенно, будто кто его работа, ответил Я-ваша-тетя. — А Загорский в Моссовете, там тоже собрание, я узнал.
Уже легче, Ленин здесь и Загорский недалеко. Но все-таки худо, когда план хотя бы отчасти меняется. Что-то Дану мешает. Ах вон что, благородные чувства! Как теперь будет выглядеть его акция по спасению? Через час ахнет бомба, а Загорский в другом месте. Моссовет его спасет, а не Дан. Квитыми им не быть. «Ты — мне, я — тебе» но попляшет.
Что теперь? Идти домой, спать, от-дыхать?
Но что его ждет дома, что-о-о?
К чертям собачьим! Чего он вообще хотел, он уже забыл.
Берта все карты спутала, Берта…
— Если будет добавка — половина, я его возьму из Моссовета.
Какая, к чертям, добавка, Бонапарт не даст ему пи копейки больше. Десять тысяч он записал в блокнот, показать порядок в тратах, дескать, взял, дай отчет, мотивируй революционную потребность, а не то — приговор.
— Не успеем. — Дай не мог сказать, что ему печем платить. И кому? Подчиненному. Но какие могут быть подчиненные в отряде вольных партизан? — Не успеем, они уже вот-вот… — Он прислушался к тишине, будто взрыв будет где-то за сотни верст, а не за три дома отсюда. — Ты свободен.
— Я не виноват, товарищ Дан, я бы взял, а теперь что выходит? Я свое дело сделал, — начал торговаться Я-ваша-тетя. — Я-то при чем, если его пет? А пройти туда мне стоило, на волоске висел. Я-то при чем, если его нет…
Вот кто действительно послан в мир господом для наглой пробы. Революционный партизан называется. Ландскнехт, наймит. Древнейшая мужская профессия — продать себя. Не тело, а дело. Свою хватку, умение, смекалку, свою, в любом случае, жестокость. Ударить по хребту, по черепу — это и есть жест о кость. Костоломный жест.
— Расчет завтра, в штабе, — раздраженно прервал его Дан, — Полностью, как договорились.
— Он должен подойти, — обрадованно сказал Я-ваша-тетя в ответ на такую милость. — Ко второму вопросу. Может, встретить?
«А что. это идея. Я его сам и встречу». Он снова загорелся, почуял удачу. Как будто ему одного только и хотелось: встретить Загорского, повидаться.
— Молодец, спасибо, — живо сказал Дан. — Ты свободен. Нет, минутку, стой. Возьми! — Подал ему свой револьвер, сунул за пазуху ему гранату и подтолкнул в плечо — иди, — Я сам пойду, сам, все хорошо, как нельзя лучше, без оружия, мирно, тихо-мирно, — бормотал Дан, впадая в транс, как с ним бывало в минуту озарения.