…Один на земле, на пустынном заводском дворе, с тремя пулями в теле. Только что была трибуна вождя, и вот он в пыли, как простой смертный. Краткий миг — вечный миг.
Уже вечером тридцатого пошла по Тверской колонна рабочих с развернутым красным полотнищем и черными буквами на нем от древка до древка: «Террор».
Каплан была расстреляна через три дня комендантом Кремля, матросом с крейсера «Диана» Мальковым. Об этом сообщили газеты. Глава революционного правительства не мог нарушить закон революции. Но слухи оставили Каплан в живых, появились очевидцы, число их росло. Один видел ее в Петрограде в «Крестах», другой на прогулке в Орловском централе, третий на пересылке — «черная, как ведьма, патлатая, глаза бешеные» и прочее. Ленин будто бы приказал нарушить закон и сохранить ей жизнь. Про газетное сообщение позабыли.
Легенда оказалась упрямее факта, и имела она в виду совсем не судьбу Каплан, а скорее всего образ Ленина. Память неумолимо стремилась сохранить ого великодушным, всепрощающим. Но как легко она, память, забывала смертельную угрозу революции! Как легко она, память, забыла мятеж эсеров, размах грозящего кровопролитии. «Отряд Попова, отребье, сброд», и ни слова о том, что еще вчера это был не сброд, а конный полк ВЧК. Обезоружили Дзержинского, убили делегата съезда Советов Абельмана, захватили телеграф, отдали распоряжения, начали обстрел Кремля. «Отряд Попова, отрядишко» — будто большевик молодец только против овец…
Гиль, наверное, растерялся от неожиданности…
Когда Ленин в феврале четырнадцатого приезжал к Загорскому в Лейпциг, в штаб-квартиру на Элизенштрассе, и когда они вдвоем выходили вечером на прогулку, Загорский не вынимал руки из кармана, держал палец на крючке револьвера. Он был постоянно, ежесекундно готов к нападению и успел бы предотвратить его. Никто не поручал ему охранять гостя, и сам Ленин не знал про оружие у своего остроумного спутника и партнера по шахматам, но Загорский понимал: здесь, в Лейпциге, на нем, руководителе группы содействия РСДРП, лежит вся ответственность перед партией за жизнь этого человека.
…Свернули с Тверской палево, в Леонтьевский, Гриша зябко встряхнулся, как воробей под дождем, закинул ремень винтовки на спину, потер руки.
— Чайку бы сейчас, кипяточку.
— Пока мы будем заседать, поставишь самовар, — отозвался Загорский. — У меня сахарину куча, с пол чайной ложки, погреемся.
На той стороне переулка, в тени под окнами виднелась согнутая фигура. На их шаги человек рывком оглянулся, выпрямился и — пошел навстречу, размахивая руками, всем видом своим показывая — безоружный. Широким шагом он пересек дорогу, окликнул:
— Товарищ Денис!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Загорский сразу шагнул навстречу, приветливо всматриваясь, поднял руку. Не много в Москве осталось старых большевиков, и он рад встрече.
— А, это ты, — сказал он холодно и опустил руку.
— Встретились, наконец-то встретились, — не своим голосом заговорил Дан: — «Он мог бы опустить руку и на кобуру», — Гора с горой не сходятся, как говорится, а вот мы…
— В чем дело? — перебил Загорский.
Дан хотел привычно сунуть руки в карманы. Когда некуда себя деть, почему-то лезешь в карманы, будто там опора. Сдержался, руки ему пригодятся. «Скоро ли они там?!»
— Сейчас, — сказал Дан, прислушиваясь. На взгляд со стороны, он будто пережидал волнение, слова застряли, — Сейчас, минутку. — Как только ахнет, эти не готовы, хоть на мгновение да растеряются, он выхватит винтовку у долговязого. Маузер у Загорского в кобуре, успеет только дернуться — и руки вверх. «Пойдет заложником».
Дан шагнул ближе, жадно вслушиваясь.
— В чем дело? — резко повторил Загорский.
Гриша дернул плечом, ремень соскользнул, Гриша перехватил винтовку, штык качнулся вперед и вниз, на уровень живота Дана.
«Отброшу пинком!»
— У меня к тебе просьба, товарищ Денис, — доверительно заговорил Дан. — Время идет. Время все меняет. Завтра… ведь будет завтра, как ты думаешь? Аресты, аресты, сила есть, ума не надо, а потом будет результат.
— У врага найдется сказать больше, чем у любого доброжелателя. Короче, — потребовал Загорский, — или проваливай.
«Он меня отпускает, милостивый, прогоняет даже!»
— Куда спешить? — сомнамбулически тянул Дан. — На тот свет? На тот свет мы всегда успеем. Почему ты не арестуешь меня, товарищ Денис? Дай команду.
Гриша качнул штыком, посмотрел на Загорского, ожидая не команды, а всего лишь знака.
— Мы изолируем угрозу реальную, а не фикцию. — (Гриша опустил штык). — Ты бессилен, Дан, как и все вы, бывшие и не ставшие.