— Знаешь, коллега, — перебил его Кугер. — Меня это и не сильно удивляет.
— Я чувствовал себя, словно пьяный, — продолжал гестаповец. — А ведь пил только ячменный кофе. Но я что-то бормотал, шатался из стороны в сторону.
— А у поляков цветы были?
— Нет, не было. Во всяком случае, я не заметил.
— И что было дальше?
— Мы пытались связаться с штабом и сообщить, что операция на вокзале не удалась. Что пройти невозможно, что нужна, по меньшей мере, рота. Один из наших попытался пройти на перрон по путям, но там тоже стояла толпа. А как связаться? Ничего ведь уже не работало. Даже телефон в ближайшей аптеке.
— Вы сказали «в аптеке»? — перебил его Борович. — Потому что в актах «аптека» все время повторяется.
— Да. Я пошел туда, все время чувствуя себя совершенно паршиво, но телефон не работал. Американские и русские бомбардировщики порвали все линии. Возвращался я зигзагом, словно пьяница. И тут ко мне подошел маленький мальчик.
— Сказал ли он: «Тот, кто надевает маску злого, может быть тем, добрым»? — спросил Борович.
— Да. Где-то в таком смысле. — Гестаповец помотал головой. — А откуда вы знаете?
— Я читал акты других дел.
— Странно. Подобные случаи?
— Если не считать мелочи, то так.
— Действительно странно. Хммм, — задумался он. — Мы снова сели в тот смешной французский автомобиль. Сам я уже находился в бессознательном состоянии. И мы поехали в центр. Заняло это где-то полтора дня. Самолеты союзников не могли летать по причине туч, но русская артиллерия била постоянно. Мы добрались до начальства, которое располагалось на Тумском Острове, в монастырской библиотеке[55], кто-то сдал рапорт. Меня вырвало.
— Вы пили?
— Нет.
— Коллега, — включился Кугер, — где были цветы?
— Не было цветов.
— И что было дальше?
— Я выбежал из штаба гауляйтера Ханке и начал бежать. Коллеги за мной, чтобы остановить. Тут небо прояснилось, и прилетели русские бомбардировщики. Американцам при той погоде было далеко. Туг я заскочил в такую нору, вырытую в земле…
— Которую одной рукой выкопал унтер-офицер крипо, — сообщил Кугер.
Гестаповец онемел.
— О Боже! Это вы?
— Я тоже узнал вас лишь сейчас. Мы лежали там вместе минут где-то тридцать. Потом вы выскочили и побежали.
— Да. Я хотел добраться до Нового Рынка[56]. Это метров пятьсот, или в два раза больше. Заняло это у меня целый день. Русские стреляли из всего, что у них было. Ночью я добрался до убежища на площади. Я был оглушен, в полусознательном состоянии. Никто ничего не знал, паника полнейшая, специальные отряды уничтожали дома, превращая Бреслау в развалины. Важен был только угол обстрела пушек с позиций на Рынке. В бункере, что был под площадью, и где имелись нормальные мощеные улицы с тротуарами, лежали сотни раненных и умирающих. Медицинский персонал работал круглосуточно, организация была образцовой. Но справиться со всем они не успевали. С коллегами мы приняли решение, что уже никуда не идем. Этот бункер станет нашими Фермопилами[57].
— О чем он говорит?
— Фермопилы, — сказал Борович.
— Это какая-то местность возле Вроцлава? — спросил Васяк.
— Господи Иисусе, это символ. Триста греков защищали проход против громадной массы врагов.
— Так греки сражались с немцами во Вроцлаве? И выиграли?
— Все погибли.
Васяк даже присвистнул.
— Ой, блин! Их расстреляли?
— Нет. Тогда еще не было огнестрельного оружия. Я говорю о Древней Греции. О спартанцах.
— Что, все спартачили?
— Матерь Божья! Ничего они не спартачили, но их всех убили. — Борович оттер пот со лба. — Помнишь, как мы называли наш укрепленный балкон в Народном Зале?
— Вестерплатте.
— Именно. Это символ позиции, с которой уже невозможно отступить. Просто-напросто, некуда, — продолжил он. — У американцев есть Аламо, у нас — Вестерплатте, а немцы выбрали Фермопилы. Это всего лишь название, памятник чему-то большему, чем мы сами. Понял?
Мужик с ППШ почесал подбородок.
— Ни хрена не понял.
— Ладно. — Борович повернул голову к Кугеру, сказал по-немецки. — Продолжайте допрос, пожалуйста.
Тот какое-то время молчал.
— Как мне кажется, отключили свет?
56
Новый Рынок (
57
Лучше всего почитать чего-нибудь историческое, но можно посмотреть и старый (!) фильм «Триста спартанцев». Правда, учитывая состояние гестаповца, можно посмотреть и «300» —