— Good evening. What can I do for you? — раздался голос, соответствующий лакею в дешевом фильме из буржуазной жизни.
— Hallo. I'm police officer from Poland. Could I speak to mister Wasiak?
— I'll check this, sir. Please, wait[89].
Точно, лакей, промелькнуло в голове Сташевского. К счастью, долго ждать ему не пришлось.
— Васяк, слушаю.
На сей раз хрипловатый голос принадлежал кому-то, скорее, привыкшему отдавать приказы, чем их получать.
— Приветствую вас от всего сердца. Моя фамилия Сташевский, и я тот самый полицейский, который…
— Так это от вашего имени тот тип дал объявления? — перебил его Васяк.
— Да.
— Следствие по делу монастыря?
— Да.
— Тогда спрашивай, пан, что пан желает.
Он настолько удивил Сташевского, что тот какое-то время никак не мог собраться с мыслями.
— Мммм…. Как звали того офицера, которого вы вместе с Мищуком привлекли к следствию?
— Борович. А откуда вам это вообще известно?
Трансатлантические соединения работали как часики. Сташевский слышал дыхание Васяка, даже тикание его старомодных часов.
— Я прочитал все ваши акты. А поскольку их стиль неожиданно изменился до неузнаваемости и сделался… ммм… более профессиональным, то я пришел к решению, что вы подобрали себе какого-то специалиста.
— Ага. — Впервые в голосе Васяка можно было услышать уважительный оттенок. — Это он придумал наше бегство. Это он напечатал пару бумажек, приставил печати, что было можно — подделал. Но одно письмо пожелал, чтобы я написал собственноручно. Так и не знаю — зачем.
Сташевский знал: зачем. Со всей и абсолютной уверенностью.
— Я могу это вам объяснить, — сказал он.
— Правда?
— Да. Таким именно способом Борович оставил для меня след.
Васяк колебался, шепча что-то непонятное.
— Для вас? — прибавил он громче.
— Для кого-то, кто будет вести это следствие дальше. Было важно распознать почерк и сравнить даты. Вы написали письмо после собственной «смерти». И это склонило меня к тому, чтобы начать вас разыскивать.
Долгая тишина.
— Об этом я не догадался, — голос Васяка сделался уже почти что симпатичным. — Но тут вы правы. Он хотел, чтобы кто-то закончил это дело.
— Так, в связи с этим, могли бы вы рассказать мне все по очереди?
— О том, чего нет в бумагах? Да. Но только вначале скажите, почему вы заинтересовались этим через столько лет?
Сташевский не знал, говорить ли всю правду.
— Знаете, собственно говоря, случайно. Когда-то, будучи в Германии, я встретился с Кугером. — Славек приписал себе случай Земского. Все равно, Васяк никак не мог этого проверить.
— С Кугером? Так он еще жив?
— Уже нет. Но после войны все сложилось по его желанию. Думаю, он даже был счастлив с той своей полькой. Правда, это неважно. Поначалу мне казалось, что все это бредни старика, пожираемого склерозом. Потом, уже через долгое время после возвращения домой, я, совершенно случайно, наткнулся на акты и понял, что Кугер говорил правду.
Васяк снова перебил его:
— Но зачем вы занялись делом, в которой нет ни одного подозреваемого?
Deja vu. Тот же самый вопрос Славек задавал себе раньше.
— Вы знаете, это смешное следствие…
— Оно вовсе не смешное. Это дело убивает всех, кто пытается его решить.
Сташевский рассмеялся.
— Это я как раз успел заметить.
— Только немногим удалось избегнуть смерти. — Васяка сложно было понимать. На кресовый акцент с молодости сейчас наложился американский выговор, столь характерный для тамошней Полонии. — А вы сами? Вы боитесь смерти?
Боже, ведь именно об этом он только что размышлял. Славеку казалось, что бывший милиционер читает у него в мыслях.
— Нет.
— Ой, молодой человек… — Васяк тяжело вздохнул. — Не легче ли покончить с собой обычным способом? Застрелиться, повеситься, выпить яду?
— Я предпочел бы взять пример с тех немногих, которые выжили.
— С кого? Кугера вы встретили, Борович умер от старости, тот гестаповец наверняка сгнил в Сибири, ну а со мной вы сейчас разговариваете. А больше никто и не выжил.
89
— Добрый вечер. Что я могу для вас сделать? …
— Алло. Я офицер полиции из Польши. Могу я поговорить с мистером Васяком?
— Сейчас погляжу. Пожалуйста, ждите,