В этот первый день кое-где в подразделениях ещё работали батарейные радиоприёмники. Один из таких приёмников стоял в клубе 98-го противотанкового дивизиона. Клуб артиллеристов был оборудован в подземном бетонированном помещении какого-то бывшего склада, и сюда-то Нестерчук, возглавивший оборону, приказал поместить жён и детей командиров. Здесь, в тёмном подземном зале, где рядом с радиоприёмником, над лежащими вповалку на полу женщинами и детьми высилась строгая, неподвижная фигура красноармейца Соколова, охраняющего боевое дивизионное знамя, люди услышали около полудня сквозь грохот разрывающихся наверху снарядов далёкий голос из Москвы. С обращением Советского правительства к народу по радио выступил заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР. И как только передача была окончена, содержание её, пересказываемое из уст в уста, скоро стало известно всем артиллеристам, которые в это время вели упорный бой с автоматчиками на крепостных валах.
Немного позднее обращение правительства было принято в восточной «подкове», а также связистами в подвале здания 333-го стрелкового полка на Центральном острове. В тесном, узком отсеке подвала едва-едва слышался голос московского диктора — батареек для нормального питания не хватало, но собравшаяся группа бойцов затаив дыхание ловила каждое его слово. Командиры велели также привести сюда несколько раненых, чтобы они потом пересказали все слышанное тем своим товарищам, которые уже не могли ходить. И здесь призыв партии и правительства вдохнул в защитников крепости новые силы и ещё больше укрепил их уверенность в том, что долгожданная помощь вот-вот должна подойти.
Между тем продолжались попытки установить связь с командованием. Несколько раз в течение этого первого дня — в разное время и из разных мест крепости — командиры посылали в город группы разведчиков. В большинстве случаев эти группы поредевшими возвращались обратно — им не удавалось пробраться сквозь плотное кольцо немецкой пехоты. Другие исчезали бесследно — вероятно, если отдельные разведчики и добирались до города, то вернуться в крепость и доложить, что происходит в Бресте, они уже не могли.
В середине дня полковой комиссар Фомин решил послать в город разведку на броневиках.
Внутри ограды бывшего польского штаба в одном из домов располагался отдельный разведывательный батальон. В ночь начала войны в казармах этого подразделения находилась группа бойцов, а поблизости, в автопарке, стояли семь бронемашин, находившихся в ремонте. Работая под огнём врага, бойцы во главе с комсоргом батальона, принявшим командование, сумели в течение нескольких часов восстановить пять броневиков. Подъехав к уже горевшему складу боеприпасов, выхватывая ящики прямо из пламени, ежеминутно рискуя взлететь в воздух, они погрузили в машины запас снарядов и патронов и явились к Фомину получить боевую задачу.
В это время комиссар, сидя в подвале полуразрушенного здания, допрашивал только что взятого в плен гитлеровца. Пленный оказался подполковником, офицером разведки 45-й пехотной дивизии. В его полевой сумке вместе с подробным планом крепости были найдены важные штабные документы, которые представляли большой интерес для нашего командования. Комиссар как раз обдумывал, каким путём переслать эти документы в штаб дивизии, когда ему доложили о готовности бронемашин. Решено было, что три броневика попытаются прорваться в город.
Три броневика под огнём пулемётов противника проскочили мост у трехарочных ворот и направились к северным, внешним воротам крепости. Но там в это время шёл бой, а в самом туннеле ворот горела немецкая машина, загораживая путь. Броневики свернули к северо-западным воротам, но и там застали ту же картину. Загороженными оказались и восточные, Кобринские ворота. Враг, как видно, постарался закрыть все выходы, чтобы не выпустить из крепости оставшиеся в ней орудия и машины.
По пути броневики выручили группу наших людей, осаждённых автоматчиками в домах комсостава в северной части крепости. Здесь было несколько бойцов и командиров, но главным образом женщины и дети, и многие из этих женщин и детей с оружием в руках дрались с врагом плечом к плечу с мужчинами. Не раз бронемашины вступали в бой с мелкими отрядами автоматчиков. Но пробиться в город так и не удалось, и час спустя все три машины вернулись назад, на Центральный остров.
Дальнейшие попытки разведки решили отложить до ночи. А пока что можно было только догадываться о том, что происходит в городе и его окрестностях, по дальнему гулу боев, доносившемуся в крепость в редкие минуты затишья. Весь первый день этот гул слышался, то приближаясь, то отдаляясь, и слух о подходе наших войск то и дело разносился среди солдат, заставляя осаждённых сражаться с удвоенным упорством.
Весь день немецкая авиация господствовала в воздухе, и «юнкерсы» непрерывно пикировали над крепостью. Но два или три раза появлялись наши истребители, и, хотя численный перевес в воздушных боях всегда был на стороне противника, крепость встречала криками «ура!» эти краснозвёздные самолёты. В первой половине дня наша маленькая «Чайка», израсходовав в воздушном бою все патроны, вдруг рванулась вперёд и протаранила вражескую машину над Брестским аэродромом. Бойцы, находившиеся на Центральном острове и наблюдавшие эту схватку, взволнованные подвигом советского лётчика, разом открыли бешеный огонь по вражеским позициям, словно хотели отомстить за героическую гибель неизвестного пилота. Когда же полчаса спустя один из самолётов-штурмовиков, снизившись, стал обстреливать из пулемёта этот участок обороны, стрелки встретили его дружным залпом, и задымившая машина, едва не задев за верхушки деревьев Западного острова, упала где-то за Бугом. Так гибель неизвестного пилота, совершившего в первый день Великой Отечественной войны воздушный таран, была вскоре отомщена стрелками 84-го полка, которые, возможно, первыми в истории Великой Отечественной войны сбили вражеский самолёт огнём из винтовок.
В ожиданиях и несбывшихся надеждах на освобождение от осады прошёл весь первый день. И как только начала спускаться темнота, командиры снова сделали попытки послать в город разведчиков.