– Они самые, – подтвердил лейтенант.
– Из Парижа?
– Нет, Кракова, – ответил лейтенант и, спрятав флакон, повернулся. – Принесли?
– Да, держите, – подполковник вытащил из кармана и передал лейтенанту аккуратный пакет, завёрнутый в холстину и прошитый суровой ниткой.
В это время до них донеслось, как там, наверху, чей-то приятный тенор, не фальшивя, выводил:
А вчера прислал по почте два загадочных письма:
В каждой строчке, только точки, догадайся, мол, сама…
– Что это? – лейтенант посмотрел на потолок, от которого, как казалось, шёл звук.
– А это товарищи командиры до кондиций дошли. Вот их на лирику и потянуло, – полковник криво усмехнулся.
– Здесь тоже только точки? – лейтенант прикоснулся к накладному карману гимнастёрки, куда он уже спрятал пакет.
– Нет, – коротко отрубил полковник. – Время всяких там точек кончилось.
– Это верно, – лейтенант приложил руку к козырьку. – Разрешите идти?
– Идите и будьте осторожны.
– Ясное дело.
Лейтенант выскользнул в коридор, где его уже ждал повар, молча вручивший ему бутылку. Не говоря ни слова, оба прошли к двери, повар выглянул первым, осмотрел двор и кивнул лейтенанту, который вышел наружу, секунду постоял и неслышными шагами, будто растворился в ночной темени…
Явка белорусских подпольщиков-националистов была в неприметном домике на окраине Кобрина, у железнодорожной колеи. Сейчас, направляясь туда, шагал тот самый лейтенант, который вчера ночью в туалете ДК получил пакет, прошитый суровыми нитками. Только сегодня лейтенант был не в военной форме, а в штатском платье и выглядел он теперь как местный пролетарий.
Прохожих тут было немного, но возле станции торчал усиленный военный патруль, поэтому бывший лейтенант, решив, что ожидается очередной воинский транспорт, от греха подальше свернул в боковую улочку и глухими проулками вышел к одноэтажному дому, спрятавшемуся за обсаженным кустами штакетником.
Возле калитки мнимый пролетарий потоптался с минуту, оглядываясь по сторонам, потом зашёл во двор и, уже не задерживаясь, поднялся на крыльцо, где коротко, два раза с точно выдержанным интервалом крутанул флажок дверного звонка.
Судя по всему, открыл ему сам хозяин – вальяжный мужчина с холёным интеллигентным лицом. Вот только, как и гость, одет он был нарочито по-простому. Пропустив визитёра в переднюю и закрыв за вошедшим дверь, хозяин вместо приветствия строго спросил:
– Пан «восьмой», как всё прошло?
– Нормально, – ответил гость и с затаённой улыбкой поздоровался: – Витам[3], пан «первый»…
– Витам, – отозвался хозяин и, жестом пригласив идти следом, прошёл в комнаты.
Надо заметить, что странное обращение по номерам было изобретением самого хозяина – в миру бывшего адвоката Геннадия Аксютчица – и преследовало цель до какой-то степени обезопасить членов подпольной группы, вынужденных по стечению обстоятельств собираться вместе. Так по крайней мере в случае провала или случайного ареста подпольщики в большинстве своём могли только описать внешний вид сообщника. Именно так рассуждал сам адвокат, которому, между прочим, весьма импонировал присвоенный ему подельниками первый номер.
В гостиной их ждало ещё шестеро. Рассевшись вокруг круглого стола, подпольщики мирно пили чай из фарфоровых чашек. Тут же на столе потрескивал угольками и парил дымком серебряный самовар с монограммами, в розетке которого грелся цветастый заварной чайник. Столь мирная атмосфера больше подходила уютному вечеру, а не середине рабочего дня, но конспираторам, видимо, это не приходило в голову. А может, испытывая в душе немалый страх перед надвигающимися событиями, они просто глушили его самым что ни на есть простым занятием.
Усадив новоприбывшего за стол и самолично подав ему чашку с чаем, адвокат встал и, звякнув ложечкой по самоварному крану, начал:
– Панове, не секрет, что мы стоим на пороге событий, призванных в корне изменить нашу действительность. От нас требуется одно – проявить решительность и оказать всю возможную помощь нашим друзьям, которая, я уверен, будет оценена по достоинству.
– Хотелось бы, – скептически заметил крепкий седоусый мужчина с ещё сохранившейся военной выправкой, задумчиво помешивая чай ложечкой.
Адвокат неодобрительно покосился на него, но ничего не сказал, а, выдержав паузу, продолжил:
– Когда это произойдёт… – на слове «это» адвокат сделал особое ударение, и все поняли, что речь идёт о немецком вторжении, – то нашим друзьям обязательно понадобится помощь при создании тутейшей[4] администрации.
– Дай-то бог, – вздохнул номер «четвёртый», малоприметный тщедушный человек неопределённых лет в старомодном пенсне. – Нам бы хоть бы и так, а иначе же всё одно. В лучшем случае – Сибирь…
– Не надо, не надо так говорить! – адвокат театрально замахал руками. – Мы много делаем, и я убеждён, немцы пойдут на создание санационного кордона, и тогда у нас определённо появится шанс создать наше независимое государство. Может быть, даже и в давних пределах. От Вильно и до Луческа…
Увлекшись, адвокат задрал голову вверх и явно представлял себе столь лучезарные перспективы, когда скрипучий голос номера «третьего», человека средних лет, по виду дельца, прервал застольную речь:
– Это, пан «первый», пока что неопределённые перспективы, а я предлагаю сейчас поговорить о конкретных делах.
– Что вы имеете в виду? – быстро спросил адвокат.
– Я имею в виду связь. Смею напомнить. В Гайновке был схвачен немецкий резидент. Он держал голубиную станцию. У нас же нет и этого. Радиостанцией нам пользоваться запретили, курьеры при каждом переходе подвергают риску себя, а заодно и нас всех, а потому я хотел бы получить ответ, как скоро, как вы изволили выразиться, «это» начнётся?
– Точной даты я вам, естественно, назвать не могу, – адвокат немного замялся. – Но вы и сами понимаете, речь идёт о самом ближайшем времени. Что же касается связи, пан «пятый» имеет на этот счёт самые точные инструкции, и, поверьте, тут никаких голубей не будет. Так, пан «пятый»?
Широкоплечий мужчина лет сорока, в котором, несмотря на городскую одежду, так и проглядывал крепкий сельский хозяин, молча кивнул. А адвокат, получив такую поддержку, продолжил:
– Установка такая – немцы скоро перейдут Буг. Сбывайте советские деньги, покупайте продовольствие, ткани, кожу. Сохраняйте завезённое русскими имущество.
«Четвёртый», судя по всему, тёртый делец махнул рукой.
– Это и так ясно. У магазинов и без нашей установки очереди. Продукты нарасхват. Но лично меня беспокоит другое.
– Что именно? – адвокат насторожился.
– Вы сказали, немцы скоро перейдут Буг. А если его перейдут русские?
– Как это? – несколько растерялся адвокат.
– А вот так… Или сами начнут, или немцы их не одолеют, и тогда русские прямиком пойдут на Варшаву. Тогда что?
За столом повисла насторожённая тишина, и только по прошествии какого-то времени номер «седьмой», по облику типичный лабазник, горестно крякнул:
– Думайте что хотите, панове, а нам остаётся одно: ждать. И советую запастись всем как следует. Кушать, пане меценасе[5], каждый день тоже что-то надо…
– Ждать мало! Надо действовать! – решительно вмешался молчавший до сих пор номер «восьмой» и, повернувшись всем корпусом к седоусому, спросил: – Каково ваше мнение, пан капитан?
Cивоусый, которого назвали капитаном, немного подумал, а потом негромко, рассудительно сказал:
– По сути, большое преимущество получит тот, кто начнёт первым, а это зависит от степени готовности. Что же касается дальнейшего, то там начинают действовать совсем другие факторы.
– Какие же? – вежливо поинтересовался адвокат.
– Дальше играет роль снаряжение и обученность войск. О немцах я говорить не буду, здесь всё и так ясно.
– Да, с немцами ясно, – перебил капитана «третий», – а как вы оцениваете готовность русских?
– Боеготовность оценить не могу, а по поводу боеспособности соображения есть…