Когда в 1928 году контрактный бридж пришел на смену аукционному, я обнаружил, что могу переквалифицироваться с гораздо меньшими осложнениями, чем мои партнеры. Другими словами, я практически ничего не потерял. Когда я начал играть в турнирах, то признавал только победы и был в этом прав.
Я так любил побеждать, что считал, что если и есть что-нибудь лучше бриджа, так это победный бридж. Вот и одна из причин, почему я никогда не был страстным поклонником денежного бриджа. Сама игра мне приносила такое удовольствие, что деньги не могли добавить к этому ничего нового. В ней заключается фантастическое богатство, вызов, которые редко встретишь в иных родах человеческой деятельности. И он, бридж, совсем не похож на покер, где способ добывания денег куда важнее того, как вы играете в карты. В начале своей бриджевой карьеры я играл в клубах по четверти цента за очко, но не больше. Честно говоря, я бы вообще не играл на деньги, будь другой способ найти себе подходящих противников. Каждую неделю я выигрывал от 30 до 40 долларов в игре по четверти цента за очко и некоторое время спустя подобный способ заработка начал казаться мне простым мошенничеством. Вот почему на меня не производят особого впечатления бриджевые эксперты, имеющие репутацию звезд и играющие в клубах по очень высоким ставкам. Я считаю, что эксперты не имеют права это делать, так как они не умеют… проигрывать. Не умею проигрывать и я.
Однажды я оказался за столом в игре по доллару за очко. Я чувствовал себя как лошадь, на которую поставили 100 000 долларов, ведь сама лошадь на себя поставить не может. Моим партнером был преуспевающий биржевой маклер. И представьте себе, в первой же сдаче я допустил ошибку, встречающуюся в турнире Юниорской лиги. Вистуя, я позволил оппонентам реализовать несуществующий гейм (а вместе с ним и 300–400 долларов). Я готов был утопиться в Миссисипи. Но мой партнер не моргнул и глазом, и я, отвлекшись на секунду, вернулся к столу. Выиграли мы в тот вечер очень много.
Самая сложная игра, в которой я когда-либо принимал участие, началась одним филадельфийским вечером в Виссахиконском клубе с тремя очень молодыми людьми. Чарли Уорнеру было под семьдесят, д-р Шелли был на несколько лет моложе, а д-р Кирбрайд был сущим младенцем по сравнению с этими двумя почтенными джентльменами – ему было лишь 56. Они соблазнили меня партией в бридж, которая началась в 8 часов вечера в пятницу. В два часа ночи, когда все хорошие игроки в бридж крепко спят, это дьявольское трио предложило послать за кофе и сэндвичами и играть до рассвета. Однако с наступлением рассвета мы продолжали играть и играли весь день напропалую до вечера, когда они вновь предложили послать за кофе. Восход солнца ранним воскресным утром мы встретили за столом. Держать голову прямо я был уже не в состоянии, и мои друзья пришли к общему соглашению, что я «слишком стар для этой игры». (Мне было тогда тридцать). Я продолжал игру, и вот пики стали казаться мне трефами, но я играл до тех пор, пока поздним воскресным вечером, после 48 часов проведенных за столом, не вырубился прямо в середине очередной сдачи, и ни какая тряска и толчки этих бульдогов не смогли разбудить меня. Чем все это закончилось, я так никогда и не узнал.
Но, если бы те два прекрасных врача и Чарли Уорнер опять пригласили бы меня сыграть с ними партию в бридж, пожалуй, они могли бы рассчитывать на меня. Пусть это будет любая игра, хоть по 1/10 цента, но главное – это хорошие партнеры и отказаться будет выше моих сил. Когда речь заходит о такой замечательной игре как бридж, мне хочется сказать то же, что сказал Таллейрон о такой замечательной игре как вист. Великий француз пригласил одного гостя составить им компанию для виста, и, когда последний, взволнованный этим предложением, вынужден был признаться, что не знает этой игры, шокированный Таллейрон сказал: «Вы не играете в вист?! Какую же скучную старость вы себе приготовили!»