Глава тридцать восьмая
Куда делся вышитый жилет
В ту пору, когда цветет вереск и скумбрия клюет, как одержимая, Миккель Миккельсон и Туа-Туа Эсберг прошли конфирмацию в церкви.
Бабушка Тювесон, разумеется, присутствовала на торжестве — в новых очках.
И тетушка Гедда тоже пришла. Она восседала с зонтом в руках, хотя на небе не было ни облачка, и пела, по-шведски и по-датски:
Миккель — он сидел в первом ряду и поминутно оттягивал пальцем крахмальный воротничок — невольно вспомнил Эбберовых лам. Чудно — как плохо лето началось и как хорошо кончилось!
Мимо прошел новый церковный сторож — Енсе. Возле скамейки Миккеля он нагнулся, точно поправляя голенище, а сам качнул ступней и мигнул: «Слышь, как скрипит?»
Многие ли церковные сторожа в Швеции могут похвастаться новенькими кавалерийскими сапогами? Не говоря уже о настоящей цирковой лошади! А когда Миккель после молитвы поднял голову, в его псалтыре торчала бумажка.
В церковной конюшне, седьмое стойло от двери.
На добрую память тебе, Миккель, — прочитал он.
Вот-те на — снова-здорово терзаться между лошадью и кораблем!.. Ведь, кроме лошади, что еще можно найти на добрую память в конюшне?
После проповеди священник пригласил Миккельсонов в ризницу посмотреть шпагу.
Так, поддельные камни уже на месте… Миккель заглянул в шкаф. Где же ризы, которые купили за настоящие рубины?
— А можно посмотреть Эбберов жилет с вышивкой на животе? — спросил Миккель.
— Как… как ты сказал, дружок? — удивился пастор.
Петрус Миккельсон вдруг закашлялся, да так сильно, что пришлось отвернуться.
— Господин пастор, будьте добры, зайдите сюда на минуту, — пробормотал глухой голос из церкви.
— Не иначе, органист насчет нот хочет спросить, — сказал пастор. — Ну что ж, до свиданья, счастливого плавания!
Миккельсон-старший взял Миккеля за руку и вышел с ним на двор. Возле конюшни он остановился и вытер лоб.
Под откосом, среди камышей и плакучих ив, блестела река.
— Пастор не идет за нами, Миккель? — тревожно спросил отец.
— Как будто нет, — ответил Миккель.
— Ну и хорошо, сынок. Неловко в таком месте животом говорить, да что поделаешь. Понимаешь, рубины-то на Эбберовом жилете были самые настоящие.
— Насто… — ахнул Миккель. — Но ты же сам сказал!..
Миккель-старший обнял его одной рукой, а другой указал на небо:
— Скоро осень, Миккель. А осенью перелетные птицы покидают наши края. Сам знаешь, что будет, если какая замешкается.
— Конечно, но при чем тут Эббер и Якобин?
— При том, что они тоже перелетные птицы. У Якобина колени ныли, когда он долго не делал вольтов. А Эббер только и мечтал о том, чтобы опять пуститься по свету в своем фургоне. Теперь представь себе, что они стали бы спорить с нами из-за рубинов — мол, «Строльельм первый стащил их у Николая-угодника в Кракове». Тогда, пожалуй, не ушли бы они так легко от ленсмана… — Миккельсонстарший похлопал Миккеля по плечу: — Так что пусть Якобин делает сальто в Константинополе, если колеса доскрипят, а Енсе пусть моет окна в здешней церкви. И все будут довольны.
В кармане у Миккеля зашуршала какая-то бумажка.
— А жилет? — Он осторожно открыл дверь конюшни за своей спиной.
Петрус Миккельсон посмотрел кругом, потом расстегнул пиджак. Черные полы раздвинулись и открыли желтый жилет Эббера.
— Видал? Сколько лилий вышито! Я и подумал, что он больше подходит для бывшего матроса Миккельсона с «Трех лилий», чем держать его в ризнице, среди каких-то ветхих балахонов.
Он отошел к углу, где солнце светило ярче. Миккель шмыгнул в конюшню и закрыл за собой дверь.
— Пуговицы пришлось, конечно, новые пришить, — продолжал хвастать Миккельсон-старший. — И в спине убрать немного, аршин-другой… Миккель? Куда он пропал, разрази меня гром?! Миккель!
Миккель присел за ящиком. Он слышал, как отец идет вокруг конюшни, потом шаги смолкли по направлению к реке. Теперь вперед. Сердце Миккеля отчаянно колотилось.
Где же лошадь? У седьмого стойла он остановился и зажмурился, точно от солнечного зайчика. В стояке торчал мексиканский нож. На кожаном шнурке, привязанном к ручке, висели ножны.
Лучшего ножа ни один моряк не мог себе пожелать.
Глава тридцать девятая
Отплытие
Представьте себе «Морехода». Как он идет на всех парусах мимо дальнего мыса! Как он разворачивается кормой к ветру! Как наклоняется от сильного шквала и пронзает бушпритом волну!