Однако не одни зодчие нарисованы на картинках.
Архитектура русского классицизма создавалась в радищевской и пушкинской России, в России декабристов, она принадлежит той удивительной поре, когда как бы вдруг начались у нас и революционная философия, и великая литература, и зодчество, театр, музыка… Не только губернскую мундирность заставляют вспомнить эти портики и фронтоны, но и вольнолюбивую просвещенность. Быть может, все дело в известной настроенности, и для иного слово «губерния», произнесенное с большой буквы, содержит лишь чиновность и сановитость, — но ведь была же аудитория у профессора ярославского Демидовского лицея Константина Ушинского, удаленного за политическую неблагонадежность!
Культура современного советского города счастливо соединилась в Ярославле с губернской культурой, что сообщило законченность архитектурным ансамблям, придало городскому пейзажу черты особливости.
Поэтому и видишь здесь рядом с предками своих современников.
И если бы потребовалось одним словом сказать о характерной черте современного ярославца, причем основанием для этого служила бы прогулка по городу, то я бы употребил выражение «интеллигентность».
В Ярославле, как и в других наших областных городах, старых и новых, существуют институты, музеи, библиотеки, книжное издательство, филармония, театр… Все это свидетельствует о том, что в городе живет много образованных людей. Но я даже не это имею в виду, а то понимание, с каким ярославцы застраивают и содержат свой город, — интеллигент, если взять прямой смысл этого слова, означает ведь «понимающий».
Вот уже три года выходят в Ярославле «Краеведческие записки», — в первом выпуске, к слову сказать, мне и повстречалась статья о предположительном участии Старова в регулировании застройки Ярославля. С недавнего времени здесь начали издаваться «Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области». Периодически выходит «Сборник студенческих научных работ», вышел в свет двухтомный труд «Природа и хозяйство Ярославской области». Эти скромные на вид издания хороши не одними лишь учеными сведениями, но и тем, что я назвал бы поэзией деятельной мысли.
Поэзией мысли одухотворен и здешний архитектурный пейзаж.
Об этом мы и рассуждаем с моим спутником. Мы остановились с ним у слияния Которосли с Волгой, на Стрелке, на месте основания города. Пахнет горячей водой от только что политого асфальта. Травянисто пахнут кусты и деревья, с листьев которых смыта пыль.
Впереди нас и по бокам, уходя далеко в стороны, чернеется над водой чугунная ограда с веночками из листьев лавра, вставленными в длинные вытянутые овалы, — та часть ограды, что вдоль Волги, была сделана в сороковых годах прошлого столетия, а та ее часть, что вдоль Которосли, точная копия старинной, была отлита в конце минувшей войны, когда граждане Ярославля, ожидая домой победителей, начали строить здесь набережную.
Между белыми храмами, в овраге, который справа от нас спускается к Которосли, лежит небольшой стадион, изящно вписавшийся округлой своей архитектурой в зеленые склоны. По преданию, из этого оврага вышла на охотившегося Ярослава медведица, и князь, чудесным образом спасшийся от разъяренного зверя, повелел срубить на этом месте город.
Существуют и другие легенды об основании Ярославля.
Ученые же говорят, что на этом мысу было селище, жители которого присоединились к великому крестьянскому мятежу, охватившему в начале нашего тысячелетия Ростово-Суздальскую землю, и что Ярослав, разгромив мятежное гнездо, поставил город, чтобы владеть здесь Волгой.
Отсюда, где мы стоим, как бы просматривается тысячелетие.
Но отсюда же хорошо видно и далеко вперед.
Из-за Волги и Которосли идет грозовая туча. Открытое глазу пространство так велико, что видишь и тучу с полыхающими внутри белесыми молниями, и пыльное, излучающее свет небо вокруг тучи, и дымы чернеющих по берегам обеих рек заводов, и древние церкви между заводами, и крыши домов, плоскости их стен, и далекую землю полей в перемещающихся тенях, словно затянутую дымкой, и матовый металл великой реки, в которую вливается другая река, еще освещенная солнцем…