— А они чем-то напоминают доктора Северанса, тебе, не кажется? — спросил я у папы, когда мы выехали из города.
— Пожалуй, — согласился он. — Должно быть, съехались на конгресс.
Доктор Северанс ждал нас за тем же поворотом. Мисс Харрингтон видно не было — верно, сидела в трейлере. Папа сказал доктору ехать за нами, и мы тронулись в путь.
До фермы было всего каких-нибудь две мили, а большая машина без труда волокла трейлер по песку, так что вскорости мы добрались до проволочных ворот и покатили вниз по склону к дому дяди Сагамора. Не доезжая около сотни ярдов, папа остановился на небольшой прогалинке среди высоких деревьев, откуда открывался вид на озеро, и жестом пригласил доктора Северанса выходить.
— Ну и как, впечатляет? — осведомился папа. Доктор Северанс поглядел сперва вниз, а потом вверх по склону, в сторону грунтовки и ворот. Но их видно не было, деревья мешали.
— Хм, — говорит он. — Кажется, все в порядке.
Он вытащил из бумажника деньги и протянул папе.
— Задаток за месяц, — пояснил он. — Но я вот что думаю. Быть может, лучше вам не рассказывать никому про нас. Я имею в виду — соседям. А то вдруг в вашем округе действуют какие-то правила против прицепов и туристов.
— И то верно, — кивнул папа. — Я, признаться, об этом не подумал. Мы никому и слова не скажем.
Из дома вышел дядя Сагамор, поглядел на нас и направился вверх по склону выяснить, что происходит, как вдруг раздался дикий рев мотора. Судя по звуку, машина на всех парах неслась к ферме. Через миг она уже вылетела из-за деревьев и, подпрыгивая на ухабах, понеслась к дядиному дому. Совсем как те шерифовы парни утром. Позади нее клубилась туча пыли.
Но тут я напрочь забыл о ней, до того странно повел себя доктор Северанс. Только что мы все трое мирно стояли перед его автомобилем, а в следующую секунду его уже и след простыл. В жизни не видывал, чтобы кто-то так быстро двигался. Он неприлично выругался, развернулся и нырнул за прицеп. Рука у него словно сама собой дернулась за борт пиджака.
Машина на всем ходу промчалась мимо вниз по склону, немилосердно подлетая на всех ухабах, и остановилась ровнехонько рядом с дядей Сагамором. Доктор Северанс повернулся к папе, и глаза у него были холодные-прехолодные.
— Кто это? — набросился он на папу.
— Да так, — пожал плечами папа. — Просто сосед. Должно быть, хочет что-то одолжить.
— А-а-а, — протянул доктор Северанс с видимым облегчением. — Я боялся, что это какой-нибудь репортер, будь они все неладны.
Тут он заметил, что все еще держит руку за отворотом пиджака, и покачал головой.
— Сердечный приступ, — пояснил он. — На меня накатывает иной раз, и всегда совершенно внезапно.
— Да, это уж никуда не годится, — сказал папа. — Что вам надо, так это поменьше волноваться. — Но вдруг он вроде как спохватился и смущенно поскреб в затылке. — Но кто я, спрашивается, такой, чтобы советовать доктору?
Мы все уставились на ту машину. В ней оказался всего один человек. Он как раз вылез и принялся о чем-то говорить с дядей, размахивая руками, и, похоже, изрядно разгорячился.
— Ладно, езжайте вперед и устраивайтесь, — сказал папа доктору Северансу. — А я сообщу брату Сагамору о нашей сделке.
Мы снова тронулись с места, спустились с холма и припарковались под тем же большим деревом, что и раньше. Приезжий все еще беседовал с дядей Сагамором. Хотя, пожалуй, беседовал — это не то слово. Я никак не мог разобрать, орет он на него или проповедует. Это был низенький толстячок с седыми усами, в широкополой шляпе, а физиономия у него была красная, что твоя свекла. Он размахивал руками и каждую секунду смахивал пот с лица.
Как раз когда мы подошли к ним, он снял шляпу и вытащил из кармана красный носовой плато к, чтобы вытереть пот со лба, но перепутал, в какой руке у него что, и принялся вытирать лоб шляпой, всю ее помяв. Заметив, наконец, ошибку," он прошипел что-то ужасное, скомкал платок, швырнул его под ноги и стал топтать огроменными ковбойскими башмачищами, а шляпу нахлобучил на голову и прихлопнул сверху. Да, он явно был вне себя..
Дядя Сагамор же и в ус не дул. Он преспокойно оперся на машину и слушал, время от времени выпуская изо рта струю табачной жижи.
— Я хочу знать, что ты сотворил с двумя моими уполномоченными! — орал толстяк. — Из них и слова не вытрясешь, только и знают, что наперегонки бегать через холл до уборной, а на самих лица нет, одна кожа да кости остались, как от безрогой коровы, которая мается животом. Я от них ничего путного не услышал, разве что какую-то чушь, про то, что они, мол, кажется, выпили кротонового масла.
Дядя Сагамор воззрился на него в неподдельном изумлении.
— Кротонового масла? — переспросил он, словно ушам своим не веря. — Да что ты, шериф, они, должно быть, просто дурачат тебя. Да не могли они его пить. Виданное ли дело! Коли уж ты нанимаешь себе двух парней, которым хватает смекалки влезать в политику и получать денежки за то, чтобы просиживать день-деньской в тенечке перед судом и следить в бинокли, как бы девицы не сожгли себе ножки на солнцепеке, садясь в автомобили, — казалось бы, им должно хватить здравого смысла и на то, чтобы не пить кротонового масла.
Он замолчал, чтобы сплюнуть очередную порцию пережеванного табака. Шериф махал руками и беззвучно разевал рот, как будто в одночасье потерял дар речи.
Дядя Сагамор отер рот тыльной стороной руки.
— Какого дьявола, — продолжал он, — даже старый долгоносик навроде меня, у которого едва наскребется мозгов на то, чтобы пахать по девятнадцать часов в день, зарабатывая на налоги, и тот не станет пить эту дрянь. От этого же потом неделю будешь животом маяться. Но вот что я скажу тебе, шерифа — тут дядя перешел на доверительный шепот, — , я никому и не пикну о том, что ты сейчас рассказал. Как подумать, нехорошо выйдет, коли народ начнет болтать, что, дескать, эти чертовы политиканы уж до того с жиру бесятся, что начали попивать кротоновое масло просто так, чтоб только время провести. Ни единой живой душе не скажу.
Тут дядя Сагамор оглянулся по сторонам и заметил нас.
— Шериф, — просиял он, — познакомься-ка с моим братом Сэмом.
Шериф дернулся и с ужасом уставился на нас.
— О, нет! — простонал он, как будто у него что-то болело. — О Боже, только не это! Только не вы двое! Не двое Нунанов в одном округе. Милосердный Господь не мог наслать на меня такую кару. Я.., я… — Он задохнулся и умолк.
— Сэм, — повернулся к папе дядя Сагамор, — шериф вроде как тревожится за своих парней. Похоже, они завели дурную привычку удирать и тайком попивать кротоновое масло, точь-в-точь как несмышленыш, что сдуру засовывает себе горошины в нос, вот шериф и боится, как бы соседи про это не пронюхали. Но я как раз говорил ему: что до нас, так он может не волноваться. Мы тайны хранить умеем не хуже любого прочего в округе.
— А то, — поддержал папа. — Будем немы как могила. Но не кажется ли вам, что это они здорово учудили?
— Ладно, сэр, — сказал дядя. — Мы с тобой, Сэм, не в том положении, чтоб их судить. Мы не политики. Нам не понять, в каком напряжении живут они изо дня в день, какая ответственность ложится на их плечи. Да ведь от этакого напряжения черт знает до чего они могут дойти. Возьмут вдруг да решат уйти из политики и заняться делом. Хотя, кстати, я что-то не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из них настолько отчаялся.
Шериф стал весь какой-то багровый и попытался было что-то сказать, но все больше пыхтел и шипел, точно закипающий чайник.
— Сагамор Нунан! — наконец заорал он. — Я.., я…
Дядя Сагамор его вроде совсем и не слушал. Он задумчиво покатал табак за щекой и покачал головой:
— Политика плохо сказывается на человеке, Сэм. Я вот всегда вспоминаю двоюродного брата Бесси, Пиблса. Пиблс долгонько был шерифом, покуда у него на заду вдруг не выросла плесень. Ну форменная такая плесень, как на залежавшемся сыре. Вот уж была загадка, и никто не мог понять, в чем тут дело. Так вот, сэр, так оно тянулось порядком времени, и Пиблс каждую неделю ходил к доктору, чтобы тот соскреб эту плесень, но выяснить, откуда ж она берется, никак не удавалось, пока доктору не довелось побывать в суде в рабочее время. И там-то он все и понял. Оказалось, недавно там установили новую поливальную установку на газоне, и одна из струй как раз заливала ступеньку, где просиживал штаны Пиблс. Стали копать и докопались, что заболел он аккурат в тот день, когда эту установку поставили и испробовали, а Пиблса-то предупредить забыли. Вот и вышло так, что он все эти месяцы сидел в луже.