Молодая женщина раздраженно плюхнула на колени том «Пресс де ла Ренессанс».
— Явился не запылился…
У нее был чудесный хрипловатый голос, который она сама терпеть не могла, хотя он всегда нравился Ари.
— Здравствуй, Лола.
— Где тебя носило? Ты по делу или просто так заглянул?
Ари пожал плечами и покосился на упитанного парня в дальнем углу. Но тот, похоже, слишком увлекся своим комиксом, чтобы обращать на них внимание. Один из студентов, которым продавщица позволяла вволю копаться в новинках отдела. У этих ребят часто не хватало денег на книги, зато они точно знали, что им нужно, и не доставали ее вопросами, позволяя спокойно изучать последние веяния книжного рынка, чтобы на равных говорить с торговыми представителями издательств.
— Нет-нет, просто зашел поздороваться. Что читаешь?
— «Похвалу желанию» Бланш де Ришмон, — ответила молодая женщина, на секунду показав ему обложку книги. — Забудь, это не для тебя.
— Что, желание?
Затянувшись сигаретой, она возвела глаза к потолку:
— Да нет же, такие книги, дурачок! Тебе этого не понять. Мог бы и поцеловать меня!
Ари поднялся на цыпочки, перегнулся через кассу и запечатлел долгий поцелуй на щеке молодой женщины. Бедро отозвалось болью, но он удержался от гримасы.
— Где ты был, Ари?
— Да так, работа навалилась… У тебя-то все хорошо?
— Чего хорошего, народу мало…
— Ты прямо как твой хозяин. Вечно вы, торговцы, жалуетесь!
— Сам посмотри. Толпой здесь и не пахнет…
Молодой человек в дальнем углу продолжал читать, других посетителей не было.
— И то правда. В общем, Лола… эээ…
Продавщица разочарованно покачала головой:
— Так и знала, тебе что-то от меня нужно!
Ари обошел кассу и смущенно взял молодую женщину за руку. Они познакомились три года назад, и, по правде говоря, их отношения складывались непросто.
Вот уже пятнадцать лет, с тех пор как переехал в этот квартал, Ари, страстный читатель, нередко заглядывал в «Пасс-Мюрай». Ему нравился владелец книжного, старый боливийский анархист, и не раз Ари задавался вопросом, как тот держится на плаву. Старик говорил, что в его возрасте ему не под силу самому заниматься магазином. Поэтому три года назад он нанял помощницу — как она шутила, на тридцать пять часов в день, и Ари, который и так постоянно сюда наведывался, стал заходить вдвое чаще. С первого взгляда он поддался очарованию Долорес Азийане (ему одному дозволялось называть ее Лолой) — уроженки Бордо, которой тогда было двадцать три года, страстной любительницы литературы, живописи и острого словца. Скрывавшая под напускной веселостью и развязностью душевную уязвимость, Лола вскоре ответила ему взаимностью, несмотря на десять лет разницы в возрасте. Для Ари, которого вечно терзал болезненный страх перед обязательствами, чувство оказалось слишком внезапным и сильным. Их связь продолжалась около года, затем коварный Ари отдалился от девушки, возможно, потому, что ему было с ней слишком хорошо и он страшился любви, настоящей любви. С тех пор они кое-как поддерживали дружеские, хотя и немного двусмысленные отношения. Лола, убежденная, что они созданы друг для друга, не прощала Ари его нежелание признать очевидное. А он, в ужасе от одной мысли, что однажды разочарует ее, притворялся, будто испытывает к ней лишь братские чувства, и спал со случайными знакомыми, втайне желая лишь ее одну. Короче, они вели себя в точности как положено двум влюбленным идиотам.
— Не поужинаешь со мной сегодня?
Она широко раскрыла глаза:
— Издеваешься?
— Нет, мне было бы приятно.
— Что-то стряслось? Или перепихнуться не с кем?
Ари покачал головой:
— Да нет, мне просто было бы приятно.
— И где же мы будем ужинать?
— У меня дома.
Усмехнувшись, Лола пожала плечами:
— Ну, все понятно…
— Да нет же, говорю тебе! Ладно, думай что хочешь, Лола. Я и правда хотел просто поужинать с тобой, но я пойму, если тебе не до меня.
— Во сколько?
— В полдесятого? Я сначала навещу отца.
Со вздохом она уступила. Ари ободряюще потрепал ее по щеке и вышел, ничего не добавив.
12
После «несчастного случая» Джека Маккензи поместили в специализированное учреждение у Порт-де-Баньоле. Положенная полицейскому пенсия по инвалидности лишь частично покрывала его расходы. Он жил в достаточно удобной двухкомнатной квартире, пользуясь централизованным обслуживанием и медицинским наблюдением, но при этом сохранял некоторую независимость. Тем не менее каждый раз, когда Ари проходил через вестибюль, он с трудом подавлял содрогание, вызванное чувством вины и боязнью обнаружить отца мертвым посреди его квартирки.
— Здравствуй, папа.
Старик открыл дверь и с отсутствующим видом уставился на сына. В семьдесят один год он выглядел на десять лет старше. Ввалившиеся щеки, запавшие тусклые глаза, бородка клинышком, проседь в волосах и тоскливый взгляд человека, который ждет только смерти. На нем был синий халат, и Ари невольно задумался, переодевался ли отец во что-нибудь другое за последние два дня.
— Берегитесь ненависти к Пиночету, ЦРУ и прочей компании, — пробормотал Джек Маккензи вместо приветствия, запирая за сыном дверь.
Как всегда, старик поспешил снова усесться в кресло и уже не отводил глаз от выключенного телевизора, словно видел там что-то, чего не видели другие.
И Ари, как всегда, зашел на кухню и помыл посуду. Затем он присел рядом с отцом.
Спартанскую обстановку в квартирке не меняли с тех пор, как построили это заведение. На выкрашенных в бежевый цвет стенах ни одной картины, в гостиной — ни одной безделушки. Джек Маккензи так и не позволил Ари хоть как-то оживить его жилище. Ему нравилась царившая здесь нейтральная и умиротворяющая атмосфера. Ари эта конура казалась еще более угнетающей, чем больничная палата.
— Папа, у меня для тебя плохие новости.
— Дыхание — тоже серьезная проблема.
Ари давно уже не пытался отвечать на бессвязные фразы отца. Иначе разговор затягивался до бесконечности, становясь все более сюрреалистическим. Временами Джек Маккензи говорил что-то осмысленное, например, ему нравилось обсуждать с сыном песни Жоржа Брассенса, вспоминать историю Канады или Армении, и Ари цеплялся за эти редкие проблески сознания. Оставалось только надеяться, что сегодня вечером такой момент наступит. Ведь ему нужно было спросить у отца что-то важное.
— Папа, я зашел, чтобы сообщить тебе о смерти Поля. Твой друг Поль Казо умер вчера вечером.
Но старик не ответил. Он даже не взглянул на сына. Через несколько секунд, показавшихся Ари вечностью, он вытянул руку и пошевелил пальцами, словно нажимал кнопку пульта, чтобы сменить телеканал.
Ари положил ладонь на плечо отца:
— Только не притворяйся, будто не слышишь. Я знаю, как тебе тяжело, папа. Знаю, что ты любил Поля как никто другой.
Джек Маккензи заморгал, не отрывая глаз от серого телеэкрана. Вдруг его лицо как бы оттаяло, стало не таким застывшим.
— Видишь ли, я не хочу иметь отношение ко всему этому, — проговорил он тихо и подчеркнуто медленно.
Ари заметил слезы у него на глазах и сжал его руку: слава богу, отец по-своему давал ему понять, что хотя бы отчасти осознает происходящее.
После долгого молчания старик повернулся к сыну:
— Ари, кто выиграл Кубок мира по футболу в девяносто восьмом?
— Франция, папа, Франция. Помнишь? Вечером после финального матча я возил тебя на Елисейские поля, тогда все праздновали победу.