— Им лучше бы держать язык за зубами, а то публика подумает, что полиция занялась социальной благотворительностью.
— Нет, нет. Никто так и не думает. — Он понимающе посмотрел на нас. — Вот вы двое, вы же здесь родились… Хорошо, Джо, что ты вернулся. Скверно здесь сейчас, очень скверно.
— Эти убийства?
— И они тоже. Очень плохие дела.
— Я в другом отделении и сейчас не при исполнении. Ну их к дьяволу!
На его лице появилось хмурое выражение.
— Кто о нас думает, Джо? Полиция? Ей наплевать. Убили кого-то, ну и что? — Он наклонился вперед и сказал доверительно: — Этот убийца, он все еще здесь. И он может убить еще кого-нибудь.
— Что я могу сделать, Тонни? Думаешь, мне легко? Я же знал их, тех, кого убили. Я ходил с ними в школу.
Тонни пожал плечами.
— Они-то ладно. Может быть, они были не так и чисты. Но есть у нас порядочные люди. И они боятся.
— Ты боишься?
— Конечно. Я всегда боялся, например, этого болвана Рене Миллса. Я боюсь таких, как он.
Я понизил голос:
— Но-что с ним произошло, Тонни? У него вдруг появились деньги, каких никогда не было, а он ведь не настолько умен, чтобы мог их сам заработать. Он же был низкопробный жулик. И никто не дал бы их ему за просто так.
Тонни обежал глазами заведение, прежде чем ответить.
— Знаешь, что я думаю? Он держал кого-то в кулаке и доил его. Он ожидал еще денег. У него все было устроено.
— Да?
— Даже лучше. Я тебе скажу вот что, Джо. Этот Рене, он не ложился спать всю ночь, смотрел телевизор или играл в карты. Все время. Свет у него никогда не гас, как будто он боялся темноты. Потом вдруг — раз, и свет перестал включаться, когда стемнеет. Он приходит и уходит, но свет никогда не зажигается, а если и зажигается, шторы всегда задернуты, чего раньше никогда не бывало. У него там кто-то был, это точно.
— Прятал кого-то?
Тонни пожал плечами так, что пожатие это длилось не меньше трех секунд.
— Кто знает?
— Маловероятно. Какой болван рискнет довериться Рене?
Тонни презрительно выпятил губы:
— А если ему больше некуда деваться?
— Но Рене?
— Как бы то ни было, он выпер Нойзи Стаццио, не так ли? Нойзи был зол, как черт. Столько лет он жил вместе с Рене и платил почти по всем счетам, потому что боялся его. А теперь Рене его попер. Как тебе это нравится?
— Как мне это нравится? — повторил я. — И Рене чувствовал себя совсем неплохо, когда его кокнули?
— Конечно. Он был на коне. В этом вся загвоздка.
— По-моему, ничего в этом нет.
— Нет? — Он насмешливо посмотрел на меня. — А ты спроси Ала Риза. Этот толстяк, он знает. Он тут всеми командует. Он своего никогда не упустит. Он что-то имел на Рене, я видел, как Рене от него откупался, — доверительно сообщил мне Тонни.
Я прикончил свое пиво и взглядом велел Марте сделать то же самое.
— Да, Тонни, может, ты и прав. Может быть. Я не в своем районе и не хочу иметь лишних неприятностей.
— Иди в задницу, Джо. Когда вы с Ларри были мальчишками, вы доставляли здесь всем кучу неприятностей. Вождь… Вождь… как вы его тогда называли?
— Вождь Бешеный Конь, — сказал я.
— Да, да, сумасшедшие индейцы. Понатыкают перьев в волосы. А ты все время хотел быть полицейским и никто не хотел играть с тобой.
— Я всегда ловил преступников, — сказал я и постучал себя по лбу: — Здесь надо иметь кое-что для этого, даже если это игра.
— Теперь это уже не игра, Джо. Теперь это на самом деле.
— Ладно, я посмотрю, что можно сделать. Ты не болтай только, хорошо?
Я бросил мелочь на прилавок, и мы вышли. Толстая Мэри тащила гору грязной посуды на мойку.
Попасть в квартиру Рене Миллса не составило труда. Рукояткой револьвера я снес замок, который поставил владелец дома, и дверь распахнулась. Марта нашла выключатель и, удостоверившись, что занавески задернуты, зажгла свет.
Полиция обыскала комнату, ничего не нашла, хозяин сделал попытку навести порядок, вынес мусор и свалил грязную посуду в мойку, так что все мало-мальски существенные следы были уничтожены. Квартирка — типичные трущобы. В гостиной допотопный телевизор, пара мохеровых кресел и пара столов. В спальне кровать, стул и столик. Одежда, которую Рене носил, явно была из дешевого магазина готового платья, сильно поношена. Исключение составляла пара дорогих туфель, вовсе не ношенная. В кухню противно было войти — грязь, копоть, холодильник пуст. Но видно было, что жратвы тут запасалось немало. По следам в пыли заметно было, сколько на полках стояло банок, а корешок от счета, валявшийся на полу, был на сорок два доллара. Хозяин не собирался оставлять все это следующему жильцу.