И действительно, Чэллонер в эту минуту обходил по берегу быстрины ниже водопада. Он не решился бы без серьёзной нужды пуститься в челноке по бешеной воде, над которой сейчас торжествовали славную победу Неева с Мики, и предпочёл потерять два часа, перетаскивая свой багаж через лес до мыска на полмили ниже по течению. Эти полмили медвежонок и щенок запомнили на всю жизнь.
Они сидели на бревне мордочками друг к другу, примерно на его середине. Неева, вонзив когти в кору, как рыболовные крючки, распластался на животе и смотрел перед собой выпученными коричневыми глазками. Оторвать его от бревна удалось бы только с помощью лома. Что до Мики, то он с самого начала удерживался на их утлом судёнышке только чудом. Его когти не были предназначены для того, чтобы во что-то вонзаться; его неуклюжие лапы в отличие от лап Неевы не могли обхватить бревно, как две пары человеческих рук. Ему оставалось только одно: любой ценой сохранять равновесие, приноравливаясь к движению и поворотам бревна, и ложиться то вдоль него, то поперёк, ежесекундно рискуя сорваться в воду. Неева не отводил от него пристального взгляда. Если бы глаза медвежонка были буравчиками, то он наверняка просверлил бы в Мики две дырочки. Этот взгляд был таким отчаянным и напряжённым, что можно было подумать, будто Неева отдаёт себе отчёт в том, насколько его собственная судьба зависит от того, удержится Мики на бревне или нет. Если бы щенок сорвался, медвежонка не спасли бы ни цепкость его когтей, ни крепкая хватка: ему тогда осталось бы только одно – лететь в воду вслед за Мики.
Комель бревна был гораздо шире и тяжелее остальной его части, потому оно не вертелось в воде, а летело прямо вперёд, словно огромная чёрная стремительная торпеда. Неева сидел спиной к новым порогам, ревущим и громоздящим пену впереди, но Мики это жуткое зрелище открывалось во всей своей грозной красоте. Бревно то и дело ныряло в белую гору пены и на одну-две секунды полностью скрывалось в ней. В такие моменты Мики переставал дышать и закрывал глаза, а Неева старался запустить когти ещё глубже в кору. Один раз бревно задело камень – ещё шесть дюймов, и они остались бы без своего корабля. Уже на полпути через быстрины и медвежонок, и щенок превратились в два клубка пены, в которых испуганно блестели глаза.
Но вскоре оглушительный рёв быстрин зазвучал уже позади них; огромных камней, вокруг которых река рычала и бесновалась, стало заметно меньше – всё чаще попадались совсем чистые участки, где бревно плыло ровно, без толчков, и в конце концов они достигли широкого спокойного плёса. И лишь тогда пенные клубки зашевелились. Неева только теперь увидел целиком всю картину кромешного ада, сквозь который они пронеслись, а глазам Мики открылись пологие берега ниже по течению, густой лес и тихая, сверкающая на солнце речная гладь. Он набрал в лёгкие как можно больше воздуха и выдохнул его с таким глубоким и искренним облегчением, что с кончика его носа и с бакенбардов полетели брызги. Только тут он почувствовал, что держится на бревне в крайне неудобной позе: одна задняя лапа была неловко подвёрнута, а передняя придавлена его же собственной грудью. Зеркальное спокойствие воды и близость берега придали ему уверенности, и он постарался принять более удобное положение. В отличие от Неевы Мики был опытным путешественником. Ведь он больше месяца изо дня в день плыл с Чэллонером в челноке и давно уже ничуть не боялся обычной благопристойной воды. Поэтому он немного ободрился и даже тявкнул, словно поздравляя Нееву с благополучным исходом их плавания среди порогов. Правда, в этом тявканье слышалась жалобная нота.