Глядел я, глядел на мастерство, и вдруг медведем навалилась на сердце тоска… К инструменту хочу, за свою работу! Судорога прошла по моим рукам; еще немного, и я, наверное, отобрал бы у Ивана Лаврентьича и серп, и напильник… Но спохватился и что есть силы зажал кулак в кулаке.
- Добрый у вас напильничек… - прошептал крестьянин и осторожно перевел дыхание.
- Бархатный, - вмешался я. - Идет для чистовой отделки!
Голос мой дрогнул. Иван Лаврентьич посмотрел на меня и еще ниже склонился над работой.
- Бархатный! - воскликнул крестьянин, вконец очарованный. - Бачите, у майстера и на железе бархат!
Наконец Иван Лаврентьич вручил серп крестьянину.
- Отдай жинке. Теперь, брат ты мой, этим серпом она два урожая снимет. Так ей и скажи… Есть еще какая починка в хате? Нету?
Завернув свой инструмент в холстину, Иван Лаврентьич выслушал слова благодарности и проводил крестьянина до дверей. Потом закинул крючок на двери и туча тучей стал расхаживать по комнате.
Я только поеживался, глядя на него: «Ну и всыплет за Богуша!…»
А он молчит. Молчит и молчит…
У меня мелькнула мысль: «Надо улизнуть!», потом другая: «А как?» Я встал и степенно спросил, где телефон, чтобы позвонить по делу.
Иван Лаврентьич усмехнулся, как мне показалось, с презрением:
- Никому не сказался, видать?
И послал меня в соседнюю хату.
Я позвонил в оперативное отделение штаба, чтобы знали, где меня найти в случае, если будет бронепоезду приказ.
А потом, на дворе, я забрался в цветочный куст и стал нюхать мальву. Как хорошо пахнут цветы! Теперь мне и думать не хотелось о каком-то там Богуше. Так бы вот стоял и стоял у цветка, а тем временем, глядишь, приказ подоспел бы из штаба… И с легким сердцем - в бой!
А какое небо над головой!… Какие крупные, отборные звезды - такие же, как здешние плоды.
Однако сколько же можно стоять на дворе!… Эх, была не была! Я крякнул для бодрости и вернулся в хату к начальнику политотдела.
Он все еще ходил по комнате и даже не взглянул на меня. Я увидел, что Иван Лаврентьич помрачнел еще больше.
Я сел тихонько, стараясь не привлекать его внимания…
И вот состоялся разговор.
Только заговорил Иван Лаврентьич совсем не о том, чего я ожидал.
- Я видел, - сказал Иван Лаврентьич, - твои завидующие глаза, Медников; видел, как растревожил тебя мой напильник.
Я так и вспыхнул от неожиданности.
- Извините, Иван Лаврентьич… - забормотал я. - К делу меня своему потянуло. Извините, глупость…
- Да какая же это глупость, неразумная ты голова! - сказал Иван Лаврентьич и остановился передо мной. - Голоса своей души не узнал? Душа рабочего в тебе говорит, а ты, что же, отрекаешься?
Теперь я окончательно смутился.
А он продолжал говорить простым своим голосом, от которого всегда веяло таким теплом. Но сейчас в его словах звучали гнев и горечь:
- Отлучен наш рабочий класс от своего инструмента, Илья! Вот тебе и душа твоя правду сказала; стосковались мы все - кто по верстаку, кто по горну - ох стосковались! Это такая тоска, Илья, - хуже голода, хуже жажды…
- Правда, Иван Лаврентьич, правда…
- Ты помнишь ленинский декрет о мире?
Как не помнить! По всему Петрограду белели листы с декретом. На нашем заводе красная гвардия их расклеивала; как пришли после взятия Зимнего винтовки в сторону и… Увлекшись, я стал делиться с Иваном Лаврентьичем воспоминаниями, но он перебил меня:
- Нам нужен мир, но, чтобы отстоять его, мы должны быть сильными…
Он сидел у стола и, поплевывая на пальцы, направлял фитиль у свечи, которая сильно нагорела. Помолчал и твердо выговорил:
- И бдительными.
Он усадил меня рядом с собой.
- Сначала о Богуше… - начал разговор Иван Лаврентьич.
Я соскочил со скамейки:
- Уничтожу собаку! Только бы встретить… Спать не буду, все силы положу… Изловлю гадину!
- Сразу и слов фонтан… Ишь ты, водопроводчик!… Помолчи-ка, я тебе слова, еще не давал. Уничтожить изменника - это само собой; не твоя пуля, так другая для такого Богуша у нас найдется. А сейчас я хочу, чтобы из этого случая ты сделал правильный вывод.
- Но что же еще от меня требуется?
Иван Лаврентьич напомнил мне мои ночные пререкания по телефону с Теслером, когда я так внезапно попал в командиры.
- Неправильно, товарищ Медников, ты реагировал на приказ, - сказал Иван Лаврентьич. - Не ожидал от тебя. Какое имеешь право отказываться? Разве это праздная выдумка комбрига? Или моя?… Это приказ революции. Понял? Революция поставила тебя на бронепоезд!