Матрос вернулся.
- Готово, - пробормотал он, пробираясь на свое место. - И гудок молчит, и машинист молчит.
- Федорчук, - позвал я, не поднимая головы. Мне не хотелось шевелиться.
- Сделано, все в порядке.
- Да я не про то… Скажи, что ты после войны будешь делать?… Вот прикончим этих собак, куда ты подашься - опять на флот или как?
Матрос молча поглядывал на меня и, раздумывая, начал стягивать сапог.
- Давай, Федорчук, путешествовать. Походим, поездим по нашей Советской Республике, поглядим, как люди заживут по-новому… Вот писатель Максим Горький - он много бродяжничал в старое время. Оттого и прозвался «Горький», что жизнь такая была… А теперь ведь все иначе пойдет, совсем иначе. Даже и представить нельзя, как народ наш заживет!
- Что ж, можно и побродить, - согласился матрос. - Только будет ли время нам балясничать? Гляди-ка, все ведь кругом разворочено, все чинить, поправлять надо… Посмотришь, к примеру, около станции сахарный завод - ему бы работать, а он о трех углах стоит, четвертый завален. Или без крыши, без окон… Думаю я, знаешь ли, так, что Ленин не даст нам отпуска. «Вы, скажет, - что, с гаубицей ездили?» - «С гаубицей». - «Ага, значит, ребята деловые. Нуте-ка, - скажет, - хлопцы, беритесь за топоры, за пилы Республику отстраивать!»
Матрос сложил свой бушлат в изголовье, лег.
- А ты на звезды глядишь?
- На звезды…
- Давай глядеть вместе, - сказал матрос, но тут же уронил голову и захрапел.
Я завернулся в шинель и закрыл глаза.
В вагоне крепко пахло новыми сапогами. Комбриг всем моим бойцам выдал полное красноармейское обмундирование.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На рассвете мы получили приказ из штаба и сразу же двинулись вперед. Плавно и бесшумно покатились по рельсам выверенные и свежеподмазанные вагоны, только позвякивала своим железным грузом контрольная площадка.
В переднем вагоне нас ехало десять человек - чуть ли не вся команда поезда собралась к орудию. У пулеметов, в заднем вагоне, остались одни дежурные.
Девять бойцов, все в новой форме - поглядеть любо! Троих ребят, самых крепких, я поставил к снарядам, двоих - подавать заряды, гильзы с порохом, а сам с матросом занял место у правила.
Орудие было на нуле делений - горизонтальная установка для удара в упор.
Малюга заметно волновался - он вновь и вновь ощупывал винты, рычаги, штурвалы, проверял орудие со всех сторон. Да и у меня самого каждая струнка была натянута. Ведь шли в открытый бой, могли встретиться и с башенным бронепоездом - это все понимали… Какой-нибудь один неверный шаг, затяжка в выстреле, и дело могло бы для нас кончиться скверно.
Я осмотрелся. Кажется, все на месте - снаряды, заряды… Никифор наготове у телефона… Глянул на остальных ребят и сразу заметил: что-то неладно с племянником. Парень бледный, лицо в капельках пота, он жадно, открытым ртом хватал воздух.
Я подтолкнул матроса. Но он уже сам поглядывал с опаской на нашего заряжающего.
- Робеет, - вполголоса сказал матрос, - мало еще он у нас грамоты взял…
- Пойди стань к снарядам, а его давай сюда.
Матрос сбросил бушлат и поменялся с племянником местами.
Опять ехали молча. Только глухо вздыхал, работая своими поршнями, паровоз.
Дорога от Жмеринки пролегала между песчаными откосами, как ручей в крутых берегах. Лес, валежник, разбитые снарядами деревья… Тут и там по стволам деревьев, а то и просто через кустарники тянулись провода полевой связи.
Сразу же за станцией нам стали попадаться конные ординарцы с винтовками и с холщовыми сумками через плечо. Каждый из них останавливался и провожал поезд любопытным взглядом… Не видали еще здесь блиндажей на колесах.
Между деревьями показалось полотнище с красным крестом - передовой перевязочный пункт. Вот уже и не видно флага - мы проехали мимо. Миновали несколько ям-окопчиков, забросанных сверху ветками, - передовые патронные пункты.
Вдруг на весь лес раскричался пулемет.
Свой или чужой? Как бы нам не выдать себя раньше времени!…
Я велел убавить ход. Никифор передал мое приказание по телефону.
- И пусть глядит, чтоб дыму не было!
Поезд продолжал медленно идти.
Над травой стали показываться головы бойцов. Деловито помахав нам фуражками, бойцы опять скрывались в траве,
- А ну его!… Бредем, как слепые, - не вытерпел матрос. - Спросить надо!