Однажды я лежал под кусточком, и до того, помню, разморила меня жара, что лень было пальцем пошевелить. По щеке ползла какая-то канительная букашка - ползет, ползет и никак до носу не доберется! «Ну вот, - думаю, как только букашка выполнит свой маршрут и влезет на кончик носа, смахну ее и буду спать». Но вдруг слышу цокот копыт: кто-то едет - и не из тылу, а с передовой.
Я перевернулся на живот, приподнял голову и сразу же, по лошади, не различая еще всадника, понял, что это начальник политотдела.
Подъехав и приняв мой рапорт, Иван Лаврентьич спрыгнул с седла. Он сдвинул свою фуражку на затылок, обтер ладонью потное лицо и начал доставать из седельной сумки газеты.
- Хорошие известия… Хочу рассказать красноармейцам.
Но посмотрел Иван Лаврентьич на спавших вповалку около поезда бойцов и остановился в нерешительности.
Я понял его.
- Ничего, - говорю, - Иван Лаврентьич, разбужу. Потом выспятся.
- Ну буди, - сказал начполитотдела и повел своего коня в сторону, на лужайку.
Я растолкал матроса и велел ему будить ребят.
- Только без фокусов, - строго предупредил я его.
Но Федорчук, чтобы поскорее поднять всех на ноги, применил все-таки способ «ключа», введенный им для срочных случаев.
Способ этот такой: скрутит спящему парню ухо да еще повернет раз-другой, как ключ в скважине, - и парень как ошалелый сразу на обе ноги вскакивает.
Первым пробудился племянник. Встал, потирая посиневшее ухо. За ним поднял голову Панкратов - одна щека белая, другая малиновая, в налипших камешках. Панкратов обтер щеку рукавом и пошел расталкивать своих пулеметчиков.
Тем временем матрос, широко зевнув, сделал «ключ» Малюге.
- О-ох, кто це? - простонал Малюга, вскакивая. - Тьфу! Щоб ты хлиба так ил!…
- А и слабый ты на ухо! - сказал матрос. - У всех ухи как ухи, а у тебя только предмет, что ухо.
- Сам ты предмет, - огрызнулся Малюга, но, увидев начальника политотдела, засуетился, приводя себя в порядок. Он причесал пальцами бороду, затянул на себе ремень, а потом кинулся в канаву, где пучком сырой травы обхлестал сапоги, наводя глянец.
Матрос вытряхивал бушлат.
Тут подошел Иван Лаврентьич. Все встали в шеренгу.
Иван Лаврентьич поздоровался с командой и, помуслив пальцы, развернул номер «Правды».
- Бьем ведь их, ребятки, а? - сказал он, встряхивая газетный лист. Колчаку-то, главному их закоперщику, скоро и совсем капут. Гонит его по Сибири наша доблестная Красная Армия - только земля гудёт…
Иван Лаврентьич присел на пенек, снял фуражку и пригладил ладонью отросшие редкие волосы.
Все пододвинулись к нему.
- Большое это, товарищи, облегчение нашей Республике, - заговорил Иван Лаврентьич. - Сибирь - страна хлебная. Будет, значит, хлеб рабочему классу… Бойцы Восточного фронта выполняют свою задачу перед Республикой. Теперь дело за нами. Пора, товарищи, пора и нам кончать с петлюровщиной.
- Это правильно, - горячо поддержали бойцы. - Развели мы с ними канитель - дальше некуда…
Еще теснее бойцы окружили Ивана Лаврентьича.
- Почитайте, товарищ начальник, газетку-то. Как там Колчака бьют?
Иван Лаврентьич протянул свежую газету бойцам. Ее сразу подхватило несколько рук, ребята отхлынули в сторону и принялись читать в несколько голосов: «Оперативная сводка… Восточный фронт. Развивая генеральное наступление, наши части…»
- Ну как, ладите между собой? - сказал Иван Лаврентьич, просовывая руку мне под ремень и подводя другой рукой Панкратова. - Лбами не стукаетесь?
- Да уж лучше, кажись, и не бывает, - сказал, смущаясь, Панкратов. Что я вяжу, командиру пороть не приходится; ну и я за ним узелков не распускаю…
- Хорошо. А ты, политком, теперь газеток побольше в команду давай! И беседы заводи почаще.
Иван Лаврентьич попрощался, пошел к лошади и круто обернулся:
- Да, чуть ведь и не забыл!… Нате-ка приказ. «Бронепоезду тяжелой артиллерии, - прочитал вслух Иван Лаврентьич, - согласно желанию команды, присваивается наименование: Бронепоезд «Гандзя»»
Вечером, когда бронепоезд отошел в тыл, чтобы принять запас топлива, мы устроили небольшое собрание.
- Знамени Красной Армии не уроним!
Так сказали бойцы.
А враг подтягивал войска… Через пленных стало известно, что петлюровцы решили окружить под Казатином бригаду и прикончить всех нас, чтобы, как говорили они, «не заносить кровь в Киев». Петлюровцы намеревались вступить в украинскую столицу в начищенных сапогах, смиренными христианами, под колокольный перезвон древней Киево-Печерской лавры.