Густой вонью мотнуло в глаза. Но выбора не было. Ночь пробредила Степой. Утром увидела белые, словно в проказе, глаза. Точно навозные черви стелились серые космы волос. Губа широко свернулась наверх. К безобразной дыре вместо носа. Шепеляво хрипела:
— Крашавича, большие деньги могла бы иметь. Кабы мне, с такой красотой не пропала бы.
Снова день в отвратительном ливне. До ноя в костях. Под печенью рос и крепчал лягушонок. Свирбели в сырости ноги. Вязало словно известкой во рту.
Вечером, может впервые, заметила галстуки. Увидала «серпы» и шинели.
Своей шинели уже не было. Осень густела с часами. Пришлось Арише в чужие прикрыть костеневшее тело. На бульварных скамейках. Ночами, с улыбками.
Потом пошли побогаче. В пальто на меху. С бумажниками, как чемоданы.
С другими девками встретилась. Предложила, робея:
— Возьмите в товарищи. Одна-то я пропаду.
— Мы, голубка, не с этой республики. Случайным пачпортом прибыли. Наш раен на Твербуле.
— С Живодерки мы. Околь Даниловки.
Перетащили к Грузинам. В район входил и Морозовский.
Скоро девки залаялись:
— Отбила «ручки». Что ни глянет — ее…
Но ходила не часто. Едва оправила шватор (тряпье) — только что на жратву и табак.
И потом на портвейны.
От Живодерки доплюнуть до «Зверологичного».
Над Зверологичным — через трамвай — взметнулся пригорок. Под ним стальной полировкою — пруд. Влево рослой щетиной стволов Морозовский сад. Вправо четырехэтажные кубы белых домов. Снизу схлеснуты зеленью. Над прудом широкие завеси крепких дерев. Каемкой красною крыши.
Один из пары домов — «Вренелогичный пассаж»:
— Каюка, шкрабальник, тычево, шпрыньчик.
Имена подходящие. В то же время «Вренелогический».
— Спаситель рода трудящих. Подог бульварным-республикам.
Наркомздравит народную хворь социяльных болестей.
— От него да от смерти. Каталажка — клоповник еще. Отделение N 14, где замки не прорубишь слезой.
Но это в смысле побочных занятий: — самогон, воровство…
Во вренелогический Ариша часто на предвариловку:
— Лучче загодя. И чистоту наблюдают. Вперед соломку стели. Ушибешься — так в мякину.
Ушибиться — куда же бы проще? Должность рисковая. Не у всякого вывеска на переносице.
И тяжелая должность. И скучная, можно сказать. Как отштамповано:
— Мамзель, поехать сблаговолите-с?
— Пожалуйте-с, на лихаче…
— Что же, можно лихач.
Лихач в артеле с девчатами. Проценты.
— Тверская. К «Замку Тамары».
В Замке процент. Можешь не жрать — но на стол тащи и нажаривай. Зови девчат. Угощай.
— Позвольте музыку, сударь…
— Я к вам, сударь, одна не поеду. Возьмите Ольку со мной. Девка — лодочка. Будем на пару.
— И чтобы деньги вперед.
Ольга — спец по разгрузке. Политик насчет своровать. У Ольги дутые, пухлые щеки и ноги чурбанами. Девка русская — груди торчком. Губы в ядрышках, чмовкие.
У гостя на сменку. В другую комнату ходят дышать:
— Жарко оченно.
— Окно, мамзельчик, откройте.
В окно, в колодец двора, вторым и третьим рукам — что на глаз попадется… Потом:
— Нас кто-то зовет…
И свищи.
Бывали скандальчики.
У Ариши от Жоржика с Балтики широченного взмаха шрам ножевой. Через грудь по мякоти пухлой руки. До гроба. До упокой меня, восподи. Вспоминала матроса без злобы. Хороший парень был. Бомбочка.
Три недели в больнице, и после в тюрьме отлежала за друга. Поделом — не воруй у своих.
И опять во вренелогичный ходила.
Во вренелогичном понравилась доктору. Из провинции прибыл на практику. Ариша всегда к нему попадала. Сначала хмурился.
— Чево авансом приходите? И так хвосты как за сахаром.
Улыбалась виновно. Привык. Встречал высокой улыбкой. И снисходительно щурился:
— Везет вам, дамочка. Счасливы…
— Ох, везет. Не завидуй. Все же с пробкой какой не вожусь. Берегу себя, дохтур.
Как-то после анализа, уже уходящей сунул адрес:
— Жду. Не раскаешься…
Встретил масляным маревом глаз. Хихикал тоненько:
— Чудная!