– Спасибо, профессор Меркадо-Лопес, – сказал мальчик.
Энрике вздрогнул. Он и представить не мог, как ему понравилось слышать звучание этих слов.
– Спасибо тебе, – ответил он, чувствуя, как сжимается сердце.
– Я ЗНАЮ, ЧЕМУ ХОЧУ ПОСВЯТИТЬ ЖИЗНЬ, – несколько часов спустя объявил Энрике.
Он стоял в дверях библиотеки, где они с Гипносом и Зофьей договорились встретиться, чтобы пойти на ужин. Зофья мешала кочергой угли в камине, а Гипнос свернулся калачиком в кресле с бокалом красного вина.
Гипнос вскинул бровь.
– Делать младенцев?
– Нет!
– Ты не хочешь детей? – спросила Зофья.
– Сейчас пока нет, – сказал Энрике. Гипнос сделал большой глоток вина.
– Красть младенцев.
– Боже, нет! – воскликнул Энрике. – Это не имеет никакого отношения к младенцам! Ну, возможно, это немного связано с детьми, но…
– Вот теперь я окончательно запуталась, – сказала Зофья.
– Думаю, мне бы хотелось преподавать, – сказал Энрике, прежде чем Гипнос и Зофья неправильно истолковали его слова. Он торопливо произнес: – Мне нравится, что знания вдохновляют людей думать самостоятельно и смотреть на мир по-другому. Я хочу не просто попытаться изменить мир, донося свои идеи до других людей… Мне хотелось бы помочь им научиться мыслить по-другому. Мне кажется, только так и могут возникнуть долгосрочные перемены, и еще мне кажется, что из меня получился бы неплохой профессор.
Он немного помолчал, готовясь увидеть их реакцию.
– Мы это знали, – ответила Зофья.
– Что? – пробормотал Энрике.
– Честно, я не понимаю, почему ты так долго не замечал тот факт, что мы с Зофьей уже пришли к единому мнению, как лучше всего использовать твои таланты, – сказал Гипнос.
Энрике не мог понять, какое чувство в нем сильнее – радость или раздражение.
– Спасибо, что сообщили мне, – сказал он.
– Такие вещи лучше всего выяснять самостоятельно, – ответил Гипнос. – Хотя мне интересно, что же помогло тебе это окончательно понять?
Энрике вспомнил о разговоре с Лайлой во сне. Вспомнил ее кошачью улыбку и сияние другого мира, озарявшее ее.
– Думаю, можно сказать, что эта идея наполнила меня светом, – ответил Энрике.
41. Северин
Северин Монтанье-Алари не был богом. А потому не мог изменить прошлое, однако это не означало, что он не мог от него освободиться.
Северин смотрел в окно своего кабинета, нервно теребя в руках банку с гвоздикой, не сводя глаз с петляющей, присыпанной гравием дорожке, ведущей к воротам Эдема. Они скоро будут здесь, и он не знал, что они подумают об этом месте…
Зима только началась, и город казался более хрупким в лучах неяркого солнца. На дальнем конце лужайки работники рыли ямы и распрямляли шпалеры, в то время как другие растягивали брезент, чтобы защитить цветы. На следующий год на шпалерах зацветут розы всевозможных оттенков и ароматов. Но посреди всего этого буйства красоты в саду была лишь одна звезда.
Почти целый месяц Северин и команда садовников искали единственный выживший экземпляр розового куста, из множества других, которые когда-то посадил Тристан, а потом Северин вырвал их и сжег. Тристан никогда не давал имен своим розам, и потому эта обязанность пала на Северина. И в дальнейшем эта разновидность должна была называться Энигма.
В то время, как что-то восстанавливалось, другое, наоборот, было уничтожено.
Исчез Сад Семи Грехов, и хотя некоторые постояльцы отеля были огорчены тем, что не могли больше прогуляться по аду и обратно, идя на ужин, Северин решил, что с него хватит ада.
На этом месте Северин организовал приют для птиц, которые по множеству причин не могли выжить в дикой природе. Здесь были певчие птицы, выпавшие из гнезда юными птенцами, голуби, с которыми жестоко обращались фокусники, воробьи, побывавшие в кошачьих когтях. Встречались и другие птицы, вроде тех, кого когда-то отловили в их родных землях и привезли в Париж для потехи. Птицы, чье оперение могло соперничать с красками рассвета, попугаи с разноцветными клювами, соколы с золотистыми глазами и удивительные создания с пересекающимися на бровях радугами. Все они обрели дом в Эдеме и теперь находились под пристальным наблюдением ветеринара, зоолога и, как ни странно, Евы, которая оставила свое искусство и переехала в Эдем вместе с больным отцом. Для Северина каждая птица заключала в себе частичку Тристана. Когда они выздоравливали, ему казалось, что брат тоже понемногу исцелялся.