– Она лжет, Зофья!
– Она права, – монотонно произнесла Зофья. – Мы друзья.
– Да. Но… – Энрике чувствовал себя так, словно ему приходится приоткрывать какую-то секретную завесу, чтобы раскрыть свои секреты, – но ты нравишься мне гораздо больше, чем просто друг. Мне… мне понравился наш поцелуй. И если бы все пошло по-другому, я, наверное, постарался бы придумать, как сделать это снова.
Зофья слегка повернулась к нему:
– Это правда?
Он лжет, сестра! Пойдем, пойдем.
– Откуда ты знаешь, что я нравлюсь тебе больше, чем просто друг? – спросила она.
Волны постепенно вздымались все выше. Скелеты маячили в шести метрах от них. Нет, теперь уже в пяти. Голос Гипноса сделался визгливым и хриплым. Он не мог больше петь, и скоро даже звуковой усилитель не смог бы их спасти.
Энрике жалел, что не мог показать Зофье странную формулу, нарушавшую равновесие в комнате, каждый раз, как она появлялась на пороге. Ему хотелось показать ей частоту, с которой мысли о ее голубых, словно сердцевина горящей свечи, глазах и алых, словно леденец, губах возникали в его голове. Однако она слишком хорошо знала, что он воспринимает мир по-другому и потому мог лишь честно ответить на ее вопрос.
– Откуда я знаю, что ты мне нравишься? – повторил Энрике. Он натянул улыбку на лицо. – Я не знаю, как объяснить. Просто какая-то часть моей души чувствует это. Та часть, что верит в мистику, суеверия. Это словно… мы принадлежим друг другу.
Зофья резко обернулась к нему. Ее глаза округлились, взгляд стал осмысленным. Резко вздохнув, она отпустила руку скелета, а затем, шатаясь, побрела к Энрике. Дрожа и рыдая, она прижалась к Энрике, и он крепко обнял ее.
– Тише, Феникс, все хорошо. Я с тобой, – бормотал он, зарывшись лицом в ее волосы.
ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЗАБРАТЬ ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ ХРАМУ. ТЕПЕРЬ ОНА НАША!
В следующее мгновение песня Гипноса оборвалась. Песнь сирены нарастала, однако ее заглушал шум бурлящей воды, грозившей обрушиться на них.
– Скорее! – завопил Гипнос.
Он схватил Энрике за руку, и втроем они бросились к мосту. Волны вздымались над их головами, грозя утопить в водной пучине. Множество бледных рук тянулось к ним, тонкие пальцы разрывали остатки повязки Энрике, хватали его за рукава. Костяной мост маячил впереди. Вода захлестнула ноги Энрике, и он поскользнулся. На мгновение все вокруг словно замедлилось. Он ощущал, как тянутся секунды, словно игла, слегка касающаяся его кожи.
Падая, он успел втолкнуть Гипноса и Зофью на мост. Теперь он оказался по пояс в воде. Нога скелета обвилась вокруг его бедра, и его близость вызвала отвращение.
Вода лилась ему в лицо, попадая в глаза. Изумрудное сияние озера окружало золочеными нимбами фигуры Гипноса и Зофьи, делая их похожими на святых. Если они окажутся последним, что он увидит в этой жизни, он был бы счастлив.
Зофья бросила что-то в воду. Череп одного из скелетов вспыхнул, и существо разразилось ревом. Сотворенные разумом создания бросились назад, отпуская его. Вода захлестывала их, но вместо того, чтобы смыть их в озеро, она утекла через потайное Сотворенное препятствие. Энрике смотрел на прозрачную трубу, окружавшую костяной мост. Зловонная вода плескалась вокруг, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был отвратительный треск сталкивавшихся друг с другом скелетов. Когда Энрике взобрался на мост, Зофья и Гипнос схватили его за руки, и все вместе они бросились к внезапно вспыхнувшему свету в дальнем конце стены.
27. Лайла
Лайла ничего не чувствовала.
Даже ужаса.
Она помнила, как бежала по костяному мосту к светящейся дальней стене, но теперь свет исчез. А вместе с ней и чувства. Она не ощущала, как острая влажная галька натирает ее ноги. Пустота охватила ее в тот момент, когда они перешли костяной мост. У нее то и дело темнело в глазах. Легкие должны были бы разрываться от боли. Она должна была бы ощущать запах затхлой озерной воды. Северин отвернулся, выплевывая воду и хватая ртом воздух.
Несколько мгновений спустя Гипнос, Энрике и Зофья упали на берег рядом с ними. Лайла слышала, как они кашляют и отплевываются. Она слышала, как Северин что-то тихо говорит обеспокоенным голосом.
Но она словно слышала их из-под толщи воды.
Ей следовало радоваться. Плакать от счастья, что они смогли перебраться на другую сторону. Но пустота, заполнявшая ее, заглушала все чувства. Она впитывала в себя радость, пожирала страх и оставляла от нее лишь внешнюю оболочку.
Лайла убеждала себя, что это нормально. Она уже испытывала такое раньше, но чувства всегда возвращались. Но голос внутри настойчиво нашептывал: Слишком долго ты ощущаешь себя человеком, правда, маленькая сломанная кукла?