Теперь ничего этого нет. Ничего нет…
Книги, собранные в этом зале, нельзя прочесть дважды.
Я взяла с полки еще одну книгу. И опять на обложке не было названия. А на страницах было еще больше пустого пространства. Там были страницы, почти полностью чистые.
– Пожалуйста, осторожнее, – сказал служитель музея. Я пролистала книгу и нашла страницу, где еще сохранилось достаточно слов, и начала читать.
– Таково было влияние Боуи на Англию: удар, сотрясение. От брака инопланетянки и утонченного денди родился ребенок, чужой всем и вся, великий посторонний современной эпохи, странный мессия из космоса…
Мне опять пришлось остановиться. Мне было грустно смотреть, как слова исчезают с листа.
– Нет, я не могу. Не могу.
– Это красиво, – сказала Тапело.
– Нет.
– Все книги должны быть такими. Я одну видела, в колледже. Хрупкий рассказ, что разрушается прямо в процессе чтения. Это как будто… любовь, самая чистая, самая безупречная, с которой можно соприкоснуться, но лишь на мгновение, понимаете, а потом она сразу исчезнет, уже навсегда. Как вы думаете?
Я не знала, что ей ответить.
– Марлин, когда-нибудь все эти книги станут пустыми и чистыми. Они будут наполнены пустотой.
– А куда исчезают слова?
– Пожалуйста, осторожнее, – сказал служитель музея. – Мы уже закрываемся.
И там, в блекнущем свете, Тапело ходила по залу, брала с полок книги, читала по фразе из каждой.
– Вы посмотрите, – сказала она. – Тут осталась всего одна строчка. Всего одна строчка. «Все сокрушенные дети учатся танцевать». Вот и все. Ее уже нет.
– Куда они исчезают?
– Что?
– Когда слова исчезают, они куда-то деваются. Но куда? Мне надо было узнать.
Мне надо было узнать, что происходит с этими словами: они растворяются в ткани бумаги или переселяются в сознание человека, который их прочитал. Или, может, они расплываются по пространству и остаются, невидимые, в этом зале. Мне надо было узнать, но Тапело мне не ответила. Она читала. Она вычитывала слова.
Шелест страниц, шепот девочки. Блекнущий свет.
Может быть, запомнив слова, которые я прочла там, в музее, я спасла их от небытия. Может быть, переписав их к себе в тетрадку, я не дала им исчезнуть.
Я не знаю.
Разумеется, я не могу вспомнить все фразы дословно. Построение каждого предложения. Все эти отрывки были мне не знакомы. Раньше я этих книг не читала. Я могу лишь попытаться подарить этим словам вторую жизнь. Но даже в тех двух-трех фразах, которые я записала после похода в музей, наверняка есть ошибки.
Но опять же и в моей собственной книге немало ошибок. Полузабытые разговоры; затененные события, преувеличенные значения. Туманное изложение. Слова, исчезающие с языка, как только ты их произнес.
Но эта первая фраза. Я ее никогда не забуду.
Средь бела дня, в окружении призраков, трепещущих на ветру, хотя листья были неподвижны…
В окнах поблескивал мягкий желтый свет. Плотно задернутые занавески на миг пропитывались этим светом, а потом вновь темнели. Это было неправильно. Вопреки правилам нового города. В остальных домах не было света. Павлин объяснил, что на ночь здесь отключают энергию – везде, кроме самых необходимых служб. Но было в городе одно место, это самое турагентство, где забили на правила и зажгли свет. Может быть, от домашнего генератора.
– Что здесь происходит? – спросила девочка.
– Не знаю.
– Чем вы вообще занимаетесь? Вся ваша компания?
– Слушай, тебе лучше уйти.
– Почему?
Мы стояли в густой тени, неподалеку от нашей машины. Фонари работали, но свет был приглушенным, тусклым. Не было слышно ни звука. На улице – ни единой машины. Весь город замер, отключенный на ночь. Даже луна, хотя и почти полная, еле-еле проглядывала сквозь пелену облаков.
– Просто уйди, и все. Это не для тебя.
– А куда мне идти?
Когда мы вышли из музея, она увязалась за мной, эта девочка. Тапело. Павлин с Хендерсон, как я поняла, уже отправились «на задание».
– Они всегда вас бросают одну? – Что?
– Ваши друзья. Этот парень и женщина. У вас так всегда: они делают всю работу, а вы пишете свою книгу?
– Ну, типа того.
– Но вы все это начали, правильно? И в вас вся проблема.
– Какая проблема?
– Ну, то есть вы же все это затеяли?
– Да, я все это затеяла.
– А в чем тогда дело? Вы уже очень сильно больны? И не можете сами все сделать? Да?