Вообще, мама умела сказать так, что всем сразу все становилось понятно. Как-то раз, когда мы с братом учились в 7-м классе, маму вызвали в школу к учителю по геометрии. Предполагая недоброе, она купила букет цветов и с самой светлой улыбкой вошла в класс. Анна Александровна тяжелым и холодным взглядом попыталась погасить мамину улыбку, но не сумела. «Вот, дорогая, возьмите, пожалуйста», — с чарующей интонацией в голосе почти пропела мама. В ответ учительница открыла рот: «Я не приму эти цветы. Ваши дети — позор. Игорь баламутит касс, все время крутится за партой, как штангенциркуль, не может запомнить ни одной формулы. Вадик — прилежный мальчик, стеснительный, я стараюсь не вызывать его к доске, но скоро экзамен и он его не сдаст, потому что не в состоянии отличить одну фигуру от другой. — Она говорила непривычно эмоционально для себя и закашлялась. — Ладно, давайте ваши цветы», — протянула руку. «А вот теперь я не хочу дарить их вам», — без всякой улыбки и интонации сказала мама и вышла из класса. Почему в результате этого разговора мы с братом не остались в 7-м классе на второй год, до сих пор остается загадкой.
Лирические знакомства
В двадцать с лишним лет я был влюблен в прекрасную девушку. Она была пианисткой. Мама моя была пианисткой, и меня возбуждала эта женская рифма. Она, эта девушка, была хохотушка. У нее рояль стоял посередине комнаты, и когда бы я ни приходил к ней в гости, она или уже сидела, или тут же садилась за инструмент. Как будто я был профессором, который приходил на дом к своей ученице проверить, достаточно ли хорошо она затвердила урок. Я был парень с блеском в глазах и с фигой в штанах. Я смотрел на нее, она смотрела на меня и гладила и терзала клавиши.
Овладеть ею было невозможно, поскольку она все время была за роялем. Разве что вместе с роялем. Он вальяжно стоял на трех ногах, напоминая рубенсовскую женщину в складках, томящуюся от желания. И я томился и страдал от желания. Я готов был наброситься на нее, на нотную тетрадь, на чертов ящик с вздернутой крышкой, из-под которой скалили зубы скачущие клавиши. А в комнату то и дело заходила ее мама, предлагая котлеты и чай. За дверью тихо и тяжело дышал ее папа. Думаю, он ненавидел меня за то, что я появился в их доме. Как всякий папа всякой дочери. Он любил свою дочь, она музыку и немножко меня. А я любил ее и мечту о девушке, похожей на маму.
Басинии